Гуманистическая психотерапия: Рационально-эмоциональный подход

Эллис Альберт

Во время первых сеансов психотерапии он пытался научиться жить комфортно, продолжая придерживаться своих основных саморазрушающих взглядов, но не старался разобраться и пересмотреть их. В результате он развелся с первой женой, которая действительно была настолько властной и так раздражала его, что вряд ли стоило оставаться с ней, хотя она и брала на себя бремя принятия решений. Затем он умудрился найти других женщин, которые эмоционально были даже слабее него и с которыми он мог позволить себе брать ответственность на себя и делать ошибки, так как они вряд ли когда-нибудь стали бы критиковать его за это. Таким образом, он никогда не ставил под сомнение, не бросал вызов и не пытался изменить свою позицию: «Мне страшно принимать решения, особенно когда значимый для меня человек готов подвергнуть меня критике». Он просто решил иметь отношения с теми людьми, которые не винили его, если он ошибался.

Во

время второго продолжительного курса психотерапии пациента убедили, что если он хочет, чтобы произошло улучшение, он должен изменить свои саморазрушающие взгляды. Я вместе с группой, в которой он занимался, заставил его работать над тем, чтобы избавиться от них. Всякий раз, когда у него не получалось что-то адекватно высказать или он боялся ошибиться на групповых и индивидуальных занятиях, мы заставляли его продолжать и постоянно спрашивали его, почему для него так ужасно потерпеть неудачу. Он получал особые домашние задания (которые обычно являются составляющей частью рационально-эмоциональной психотерапии): знакомиться с женщинами, которые не были бы ни слишком властными, ни чересчур слабыми, и продолжать отношения с ними, даже если они критиковали его поведение. Терапевт и группа снова и снова обращали его внимание на то, что у него все еще имеется страх перед неудачами, хотя иногда он заявлял, что преодолел его. Чтобы ожидать уменьшения своих страхов, ему надо было всего лишь продолжать работать и практиковаться и особенное внимание уделять тому, чтобы научиться идти на риск.

Интересный аспект этого случая заключается в том, что во время первого курса психотерапии терапевт уделял особенное внимание отношениям переноса между собой и клиентом, убеждался, что достигнут высоко позитивный перенос, и часто показывал клиенту, что тот пытается использовать терапевта в качестве фигуры отца, который будет принимать за него решения. Во время второго курса психотерапии использование было минимальным и интерпретировались отношения переноса. Терапевт был куда более строгим, нежели ранее: он давал клиенту понять, что он определенно не будет успокаивать его и сочувствовать и продолжал подталкивать его к тому, чтобы он сам встал на ноги и сам изучал свои внутренние качества. А группа, в которой занимался клиент, была еще более строга в обращении с ним и почти никогда не давала ему спуску, особенно когда он пытался объяснить свою неспособность рисковать. Один раз, когда он жаловался членам своей группы на то, что ему сложно найти новую работу, так как у него плохие рекомендации с прошлой работы, группа отвергла его объяснения. Ему дали задание составить совершенно новое резюме, ориентируясь на то, какую именно работу он хочет получить. В результате он составил резюме, которое они от него требовали, и в течение двух недель получил более интересную должность, чем занимал раньше.

Во время второго курса терапии не уделялось никакого внимания надеждам и мечтам пациента (которые активно анализировались в течение первого). Работа велась не с прошлым, а лишь с текущим материалом; на многих примерах его учили принципам рационального образа жизни. Также его заставили читать книги и другие материалы, посвященные здоровому образу жизни, и есть основания думать, что это принесло ему даже больше пользы, чем сеансы психотерапии.

В результате такого активно-директивного лечения состояние пациента улучшалось значительно более быстрыми темпами, чем было до этого. Впервые в жизни он стал общаться с женщинами своего социального слоя и с соответствующим образованием, стал выступать на собраниях, например, на занятиях в группе Анонимных Алкоголиков, чего он ранее не делал. В общении со своими друзьями он стал высказывать свои мысли, что он раньше боялся делать из-за боязни осуждения. После двух недель второго курса психотерапии он перестал пить.

С течением времени исключительно низкая самооценка пациента значительно повысилась; и даже если он терпел очевидное поражение в каком-то начинании, он теперь был способен воспринимать это философски и не мучить себя из-за этого. У него все еще сохранялись некоторые скрытые перфекционистские стремления, но ему удалось избавиться от многих из них и довольно успешно уживаться с оставшимися. Как это свойственно всем шизофреникам, время от времени он возвращался к негативным размышлениям о себе и окружающих, но делал это значительно реже, чем раньше. Было похоже, что он полностью избавился от недоброжелательного отношения к окружающим, хотя его собственные самоуничижающие оценки не претерпевали значительного уменьшения.

Это, как правило, обычное явление при лечении шизофреников с помощью рационально-эмоциональной терапии. Сначала они относятся к себе лучше, но ценой того, что становятся более

враждебными по отношению к окружающим. В дальнейшем, когда дискредитируется философская основа их враждебности, они становятся способны относиться к другим хорошо, даже если их поведение несправедливо и расстраивает пациента. К концу курса лечения их враждебность к окружающим была выражена меньше, чем ненависть к себе, хотя их склонность к низкой самооценке также значительно уменьшается. Надо отметить, что избавление от враждебности к другим часто дается легче, чем избавление от чрезмерной самокритичности. Возможно, что человеку вообще бывает проще простить других, нежели самого себя, и устанавливать для себя более жесткие нормы поведения, нежели для других.

Во всяком случае, после второго курса терапии у данного пациента наблюдалось значительное уменьшение враждебного отношения к другим людям; в то же время у него ощутимо повысилась самооценка, он стал свободнее в самовыражении и охотнее шел на риск. Он не вылечился полностью, и уместен вопрос о том, возможно ли полное избавление истинных шизофреников от их склонности мыслить неясно и неопределенно. Тем не менее, сейчас профессиональная, социальная и личная жизнь этого пациента нормализуется, и есть основания полагать, что в дальнейшем этот процесс будет продолжаться. Практический успех выражается в том, что его поведение, в худшем случае, является характерным для страдающих неврозом средней степени тяжести, но никак не поведением психотика.

Как это ни печально, приходится признать невозможность полного излечения пациентов, страдающих тяжелыми эмоциональными нарушениями. И хотя я знаю множество явных улучшений у шизофреников, которые теперь спокойно живут (это бывшие и нынешние пациенты, обратившиеся ко мне и другим врачам), я никогда не видел человека, который был шизофреником, а затем полностью вылечился. Множество моих бывших пациентов, которым был поставлен диагноз «психоз» и «пограничное с психозом состояние», живут довольно хорошо и способны избежать серьезных трудностей и продолжать жить, не завися от других. Но нельзя считать, что эти люди ментально здоровы, что они находятся в хорошем ментально-эмоциональном состоянии. Помимо других проблем, они все же в той или иной степени подвержены тому, что Пол Мил назвал «когнитивной ошибкой», и они не способны думать так четко и ясно о себе и других, как это могут здоровые люди. Несмотря на свои скрытые психологические проблемы, во многих случаях они способны на удивление хорошо справляться с жизненными проблемами, но по большому счету они все еще страдают психозом, и опытный врач может довольно легко это выявить.

Так или иначе, эффективность рационально-эмоциональной психотерапии при работе с шизофрениками не зависит от согласия психотерапевтов разных школ по поводу того, является ли это состояние врожденным или приобретенным в раннем возрасте. В самом деле, врачи, использующие этот метод, находят его наиболее удобным доказательством того, что все эмоциональные нарушения являются результатом воздействия общественной среды, он позволяет более точно объяснить, каким образом происходит негативное влияние, чем это можно сделать, используя другие системы лечения. Например, фрейдисты неопределенно говорят о том, что суперэго ребенка формируется, когда он слышит, как родители высказывают свое мнение о моральных нормах. Специалисты по рациональной терапии говорят о том, что родители учат своего ребенка четким философским взглядам, и о том, что ребенок переводит их для себя в точных предложениях, которые затем постоянно внушает себе, поддерживая поведение, характерное для страдающих неврозом или психозом.

Если бы это было действительно важно, то было бы очень удобно признать, что определяющим моментом являются воздействия на ребенка в раннем возрасте. Однако факты свидетельствуют о том, что эмоциональные нарушения у детей происходят не только потому, что родители винят их за ошибки и проступки (что тоже часто наносит детям вред), но и потому, что они от рождения очень уязвимы для таких обвинений.

Если быть более точным, родители обычно способствуют развитию у ребенка эмоциональных расстройств, когда они недовольны ею поведением. В таких ситуациях они говорят ему, что он не прав, поступая подобным образом, и они явно дают ему понять, что он нестоящий человек, так как он поступает плохо и заслуживает сурового наказания за это. Приведем факты, показывающие, что в данном случае имеются чисто биологические причины для такого неправильного и глупого поведения родителей. Если бы они действительно понимали, как следует воспитывать ребенка, они бы дали ему понять, что он не прав и что он все равно не бесполезный человек, но если он хочет иметь нормальные отношения с окружающими, ему придется быть дисциплинированным и в будущем учиться вести себя правильно.