Гуманный выстрел в голову
Шрифт:
Как странно…
Монах остановился и поклонился в сторону камней. Затем повернулся к Янни и промолвил:
— Сад ждет тебя, брат-гость.
Янни поклонился в ответ и прошел к скамье. Он сел на нее, оперся спиной о холодный камень позади себя и закрыл глаза. Монах осторожно разровнял его следы граблями, стараясь, что-бы волны от его грабель совпали с теми, что уже бежали по песку. Через минуту лишь исключительно зоркий человек смог бы понять, Янни прошел в центр песчаного сада, а не прилетел сюда по воздуху.
Отставив грабли, Тодзу достал
Сверкнули и погасли. Тяжелый, но приятный аромат тлеющих трав поплыл над песчаным садом, закручиваясь спиралью вокруг каменной площадки. Монах наклонился и начертил на песке несколько знаков, едва заметно проводя пальцем по гребням песчаных волн. При этом он еле слышно шептал слова обряда. Когда гость будет разглаживать взглядом песок, эти знаки помогут ему пойти нужным путем.
Закончив шептать, Шарль собрал мешочек с травами, бутылочки масла и шагнул назад. Теперь он уйдет. Нельзя мешать гостю понять самого себя. Любое движение, любая чужая мысль неподалеку от гостя — и ритуал сорван. Кто знает, к чему это приведет? Молодой настоятель древнего Приюта осторожно пятился, разравнивая за собой песок граблями.
Его гость сидел не шевелясь — готовился к ритуалу.
Когда Янни медленно открыл глаза, монах уже давно исчез из песчаного сада. Шангер очистил свой разум от всего суетного, как и советовал ему Тодзу. Теперь надо избавиться от мыслей о вечном и невечном, забыть себя, родных, любимых, братьев и сестер, детей и внуков — так говорилось в книге о ритуалах.
Для это и нужен был песчаный сад. Янни обшарил взглядом расстилавшуюся перед ним песчаную равнину. Он нашел самую крупную песчинку и мысленно взвесил ее. Удержал перед собой этот крохотный кусочек кварца, затем нашел следующую — помельче и тоже взвесил.
Предстояла долгая и трудная работа.
А чуть позже ему придется забыть о песке. Нужно будет забыть обо всем — о песке, о камне за спиной, о скамье, на которой сидит, о мире, в котором живет, и воздухе, которым дышит. Надо забыть обо все — даже о мыслях.
Лишь не-мыслие и не-деяние останутся в нем. Затем исчезнут и они.
Его Я уснет Сном Неба и сольется с Единственным.
Тогда придет Знание. И будет оно тяжким и обжигающим. Знание будет жечь ему душу как кислота и хлестать ледяным дождем лахорга, оно будет обугливать, словно адский огонь и обдирать кожу шершавыми ладонями, словно снежная крупа, несомая северным ветром тенху.
Среди этого буйства стихий нужно будет заснуть, забыться, чтобы тот кусочек знания, ради которого они пришел сюда, нежно скользнул в его память и устроился покрепче, уснул на миг или на год, дабы пробудиться по первому желания Янни.
Иногда ритуал мог затянуться едва ли не на неделю. Некоторые уходили в него — и не возвращались. Чем древнее ритуал и реже он воплощается — тем чаще терялись в нем люди, только их лишенные разума тела оставались родным и близким.
Обряд хотамо-ротатамэ был едва ли не самым древним. Его можно было исполнить разными путями — Янни шел одним из труднейших. Но это был путь, в котором мог пострадать только он.
Как тяжело.
Шангер взвешивал кварцевые крупинки…
Вечность спустя груз песчинок, что дрожали перед глазами Янни, стал непереносим. Он тянул вниз, пригибая шангера к земле. Душа его была наполнена шуршанием песка.
Шуршанием. Скрежетом. Грохотом.
Сотнями злых голосов выла в его душе песчаная буря. Звала, кричала, нежно шептала, уговаривала, рвала на части горло, в котором вдруг не стало хватать воздуха! Пески Времени обрушились на него, затмевая солнечный свет своей серой пеленой. Миг равный вечности — и они исчезли. Черные, серые и бледно-желтые песчинки вдруг сменились сахарно-белыми. Они накатывали тяжкими волнами, засыпая Янни прихотливыми извивами барханов.
И когда тяжесть окаменелых слез земли стала нестерпимой, он их уронил.
Все. Разом.
Душа его, освобожденная от тяжкого груза привычного и знакомого, рванулась вверх, туда, где ждало его Великое Ничто.
Он отказался от своей жизни и смерти. Дух его тек и изменялся, танцуя в остром наслаждении и боли танца не-жизни, растворяясь в не-смерти. И тот, кто неслышно звал его, кто откликался на древнее имя, кто являлся в его снах — пришел и встал за его левым плечом, готовый поддержать и взять на себя часть боли.
Он был тоже не-жив и не-мертв.
Здесь и сейчас.
Зал Управления полиции для оперативных совещаний был полон.
Все кресла были заняты счастливчиками, кому повезло явиться первыми на зов таку-шангера Киримэ. Остальные стояли вдоль стен, сидели на подлокотниках кресел или на принесенных из ближайших кабинетов стульях. Иные устроились перед первым рядом кресел просто сев на пол.
Еще немного, и шангеры усядутся на потолке, словно огромные серьезные жуки.
Шел период Сонных Глаз, то время, когда большинство из них обычно проводили свое время в теплых или холодных, — как кому повезет, — постелях. Многие украдкой зевали. Люди из ночной смены выглядели бодро и посмеивались над товарищами.
Только перед небольшим подиумом оставалось место. На этом возвышении, рядом с торчащей из пола грибом-поганкой кафедры, стоял седой худой таку-шангер и внимательно рассматривал шангеров.
В открытую дверь вошел Янни.
Таку-шангер кивнул ему и указал на место около себя.
Янни подошел и встал рядом с таку-шангером. В голове было пусто, как в давно разграбленной гробнице. Он завершил обряд ротатамэ и пришел к выводу, что Хёгу-шангер был верен ему, простому сен-шангеру.
Теперь последствия его решения были в руках судьбы. Он так и не узнал, кто послал к нему убийцу, но все равно пришел в Управление.