Гвардеец. Трилогия
Шрифт:
— Вы ведь из немцев, фон Гофен. Почему я могу вам доверять?
— Очень просто: я решил связать судьбу с Россией, поэтому буду служить ей до последнего вздоха. Простите за пафос, но это так.
Задумчивость во взоре генерала снова сменилась живым интересом.
— Что-то в вас есть, фон Гофен, правда, пока не понимаю что именно, — проницательно заметил он.
— Что вы, — удивлено сказал я. — Человек я самый рядовой.
— А вот тут я с вами не соглашусь. Странный вы, барон, зело странный, но странность эта искусно маскирована. Не могу вас раскусить вот так с
Взгляд Ушакова пронизывал, будто рентген, казалось, генерал читает мои мысли. Человек, занимавший такой высокий пост, просто обязан иметь хорошую интуицию, иначе не выжить, но у Андрея Ивановича она была не просто хорошей — я бы назвал ее потрясающей. Не знаю, что он чувствовал, но мне было весьма не по себе.
— Вижу, беседа наша подошла к концу. Не стану неволить вас, барон. Я бы конечно мог заставить вас следовать только моим директивам, но боюсь потерять на этом больше чем приобресть.
— Спасибо за разговор, Андрей Иванович. Перед тем, как меня уведут, скажите: что будет со мной и моим кузеном? — я не мог не задать этот главный вопрос.
— Скоро узнаете, — многозначительно произнес Ушаков, прежде чем вызвать караул.
Я вернулся в камеру. Не находивший себе места Карл, успокоился, увидев, что со мной все в порядке. День прошел как обычно, а вот на утро нас ожидал сюрприз.
Еще до первых петухов дверь камеры распахнулась. На пороге стоял сержант измайловец. Благодаря караульным я научился довольно сносно различать мундиры полков, так что определялся теперь практически с лету — особенно с гвардейцами. Правда, отличий между унтер-офицерами в одежде не имелось, что сержант, что капрал одного полка одевались одинаково. Но этот представился, видимо, гордясь должностью.
— Господа фон Гофен и фон Браун, прошу привести ваши костюмы в порядок и следовать за мной, — тоном, не терпящим возражений, объявил он.
— Что это значит? — спросил я, теряясь в догадках.
— Вы свободны. Всякая вина с вас снята. Пройдемте в канцелярию, дабы уладить формальности и подписать бумаги о неразглашении тайны.
Не веря в происходящее, мы с Карлом пулей вылетели из камеры, ожидая вдогонку криков или выстрелов в спину, но все обошлось. Подписав все, что требовалось и, заверив, что будем строго блюсти все тайны, поспешили покинуть Тайную канцелярию, пока никто не передумал.
За воротами крепости стояла закрытая карета.
— Садитесь, — приказал сержант.
— Но ведь мы свободны и вольны поступать как заблагорассудится, — удивился я.
— Садитесь, — настойчиво повторил сержант. — Это в ваших же интересах.
Мы с Карлом переглянулись и, не сговариваясь, полезли в карету. Терять все равно было нечего: без рекомендательных писем, которые в канцелярии испарились вместе с деньгами и некоторыми предметами гардероба, перспективы вырисовывались безрадостные. Хорошо хоть шпаги сохранились. Судьба наших коней тоже оказалась скрытой в тумане. Похоже, кому-то из окрестных крестьян повезло заполучить в хозяйство парочку отличных лошадей.
Сначала
Из парилки мы вышли красными как вареные раки, без сил свалились на деревянные лавки и поняли, что умираем от жажды. Проблема решилась мигом. Нам преподнесли по здоровенному ковшу кваса, и тогда я понял, что попал на небеса.
Сержант положил на лавку две нательных рубахи и две пары портов. Если Карлу белье пришлось впору, то на мне все угрожающе трещало и местами рвалось. Я уже обратил внимание, что по здешним меркам был все равно, что великаном, возвышаясь над всеми почти на голову.
— Ваша одежда пришла в негодность, — сообщил сержант.
— Тоже мне новости, — хмыкнул я.
Длительное пребывание в сырых и холодных застенках вряд ли бы смог выдержать даже спецкомплект химзащиты из двадцать первого века, что говорить про наши штаны и камзолы.
— Я купил кое-что из готового платья, — не обращая внимания на иронию в моих словах, произнес измайловец.
— Спасибо, конечно, но у нас нет денег. Не представляю, как буду с вами рассчитываться, — вздохнул я.
— Ничего страшного. Мне выдана денежная сумма для этих целей, — со стоическим спокойствием пояснил сержант.
— Кем выдана? — заинтересовался я, но измайловец почему-то не стал отвечать.
Обсохнув и переодевшись, вышли на улицу. Солнце стояло высоко, обогревая не по-осеннему теплыми лучами.
Мы поехали в сторону Васильевского острова. Я с любопытством посматривал по сторонам, понимая, что этот город очень отличается от привычного Петербурга, начиная с того, что один из самых прекрасных уголков любимого города был пока на две трети занят лесом, а добрая половина встреченных домов стояла пустынными, без окон и дверей, подвергаясь неминуемому разрушению.
Карета подъехала к красивому двухэтажному каменному особняку, окруженному густым ельником. Стены покрывала штукатурка, крыши уставлены печными трубами из красного кирпича. Мы спрыгнули на деревянную мостовую и сразу оказались объектом внимания вооруженных гвардейцев, охранявших дом. Судя по тому, что их было человек десять, не менее, я понял, что нас привезли к какому-то знатному вельможе.
Мы вошли через высокие, покрытые темным лаком двери, по верхнему уровню которых с обеих сторон расположились круглые оконца, и оказались в вестибюле с полом, напоминающим шахматную доску. Сводчатые потолки сияли белизной побелки и были украшены лепниной с непонятным узором. Ряды ступенек, выстроившихся полукругом, вели к арке. За ней начиналась широкая лестница с железными перилами.
Возле арки стоял дворецкий в зеленом камзоле и жилете из золотой парчи, обутый в мягкие туфли. Он скорчил любезную мину и сообщил, что хозяин особняка приглашает навестить его и составить «кумпанию» в кабинете.