Гвардеец
Шрифт:
— Конечно.
— Вот и я сызмальства большой любитель. Раскалю камни докрасна, водичкой колодезной наподдам, хорошо… Душа в небеса улетает, музыку ангельскую слушать. Арфы там али скрипки какие. А потом в прорубь горячим нырнуть. Ух! — генерал задвигал сжатыми в локтях руками. — Ты на чины мои высокие сейчас не смотри, я ведь начинал когда-то с самой ни наесть сошки мелкой. Все прошел: и бедность, и скудость. И повоевать при Петре Ляксеиче довелось. С простого солдатика карьер свой зачинал. Теперь вишь, как возвысили меня. А я каким был, таким и остался. Простой как лыко. И ты гляди на меня и на ус мотай, покуда из ума я не выжил. Пригодится
В дверь постучали.
— Заходите, — крикнул Ушаков.
В проем протиснулся капрал со смуглым обветренным лицом:
— Приказывали арестанта к сему часу доставить.
— Вот и славно, — заурчал великий инквизитор. — Заводите сюда, сокола ясного.
Караульные втолкнули связанного человека в офицерском мундире. Он поднял мутные глаза, и я с удивлением узнал своего ротного.
— Капитан-поручик Басмецов!
— Позор на мою голову это, а не капитан-поручик, — зло произнес Ушаков. — Я ведь с его батюшкой почитай не один пуд соли съел. Мы ж как побратимы были, а этот… — генерал произнес обидное слово, — крестником мне доводится. Андрюхой в мою честь назвали! Я ж его поганца на этих коленках держал, по грибы с ним ходил, на охоту ездил. Басмецов-покойник на сынишку нарадоваться не мог — умный, грил, растет, старательный, уважение и почет проявляет, к наукам тянется. Все просил пристроить сынка за ради дружбы нашей. Я, дуралей, слушал его, ухи как лопухи развесив. И что из того вышло? Из полка Семеновского в гвардию новую с повышением отправлял, думал, от сердца отрываю. А он как бурьян в огороде вырос, хоть с корнем дери. Все труды впустую пропали. Что делать-то мне с тобой, Андрей Пантелеевич?
— Делайте что хотите, — угрюмо произнес офицер. — В вашей я власти. Готов понести любое наказание.
— Вот ты как глаголешь! Верно, что хочу, то и ворочу. Долго шкуру твою да качан пустой спасал, перед матушкой-царицей покрывал, пятнами от стыда покрываясь как леопарда какая. Видел надысь эту животину при дворе императрицы, — Ушаков, не сдержав эмоций, сплюнул.
Басмецов еще ниже склонил голову.
— А почему стеной за тебя стоял? — спросил великий инквизитор и сам ответил:
— Все потому, что Пантелей Басмецов от пули швецкой меня заслонивший, в глазах до сих пор стоит. Я ему кажинную неделю за упокой свечи ставлю, да молебен делаю. Но не знал, не ведал я, что придется мне сына крестного в колодки заковывать. Знаешь, чего императрица наша, Анна свет-Иоанновна на днях мне сказала?
— Откуда знать мне, Андрей Иванович? — опустил глаза капитан-поручик. — Пьян я был как сапожник. Вроде как зачал намедни австерии одну за другой обходить, так и не мог остановиться. У вас, дядюшка, в гостях токмо и очухался, когда в холодную приволокли да на пол земляной бросили.
— Велела она тебя в солдаты разжаловать, да в армию, что на войне турецкой сражается, направить.
— Может это и к лучшему, — вздохнул Басмецов. — Что может быть сиятельней, чем сложить голову не во славу Бахуса, а отечества ради!
— Приятно слышать мне речи такие, — успокоено произнес Ушаков. — Вижу, не всю совесть ты, Андрюха, в кружке пивной оставил. Об отечестве вспомнил. И оно о тебе помнит, горе луковом. Хочешь, чтобы вместо абшида[19], карьер твой наладился, мундир офицера гвардейского остался?
— Вестимо хочу, Андрей Иванович, — с нескрываемой надеждой сказал Басмецов.
— Тогда слушай меня внимательно,
— Андрей Иванович, да я… — Басмецов не веря в собственное счастье, едва не заплакал, — землю из-под ног ваших горстями есть буду, ноги поцелуями покрою, на колени паду, и за вами ходить так буду. Что скажете, все сделаю. Хучь на плаху пойду.
— Кто ж знает, может и до плахи дойдет дело. Смотри, Андрюха, подведешь меня — лучше сам удавись!
— Вот те крест, Андрей Иванович, какую бы муку не принял, не подведу, — истово закрестился офицер.
— Даже пред искушением Бахусовым устоишь?
— В рот не возьму заразу огненную!
— Ладно, памяти светлой отца твоего, Пантелея, прощаю и всецело на тебя полагаюсь в деле важном и государственном. Сколько долгов накопил, крестничек?
— Много, Андрей Иванович, не одну тыщу рубликов. На распутство, девок гулящих, водку окаянную тратился, ничего не жалел. Деньгами швырялся направо и налево. Да и в карты везти перестало. В долгах как в шелках я.
— М-да, — почесал затылок Ушаков. — Хорошо погулял, крестничек, нечего сказать. Ладно, мы тебя из долговой ямы выручим. Не сразу, но выручим.
— Каким образом, Андрей Иванович?
— Да таким, — Ушаков откинулся на спинку кресла. — Пойдешь с подчиненным своим, сержантом фон Гофеном, сразу после обеда к ростовщику — итальянцу Пандульфи, вещицу ему вот эту заложишь, — великий инквизитор вытащил из стола ларец, украшенный драгоценными камнями, — о себе, ничего не таясь, кроме встречи нашей, расскажи, речи его послушай. Позовет тебя Пандульфи к себе на вечер званный, соглашайся, но не сразу, манер держи. Ужом проскользни, но войди к итальянцу в доверие. Это и будет для тебя задание, капитан-поручик. Что у Пандульфи узнаешь, мне пересказывай. Если зачнутся речи подозрительные, «слово и дело» кричать прилюдно не вздумай. Выслушал, запомнил, ко мне приходи. Я тебе раскумекаю, как дальше быть. А о мундире своем не беспокойся. И он, и чин пока при тебе будут. И для всех ты лейб-гвардии офицером останешься. Возникнет интерес, я тебя и выше чином двину. А сейчас иди, умойся, платье в порядок приведи. Я для тебя комнатку особливую приготовил.
Ушаков вызвал секретаря, и тот, отпустив караул, увел моего ротного куда-то вглубь секретарских конторок.
— Вы на самом деле верите в то, что он искренне хочет искупить вину? — спросил я.
— Я Андрюху хорошо знаю, из-за бабы своей сорвался он. Дура она оказалась, рога мужу наставила, с его лучшим другом махаться начала. Оттого и запил крестничек. Любовь и не такие кунштюки с человеком проделывает. Жаль, вовремя наставить не успел. Не кручинься, фон Гофен, выйдет из капитан-поручика толк. Я породу Басмецовскую знаю. Когда зарок дают — умрут, а на своем стоять будут.
— Но зачем все это? — удивился я.
— А затем, — спокойно заговорил Ушаков, — Пандульфи твой наверняка не только фальшивомонетчикам помогает, но еще и в шпионах чьих-то ходит. Очень полезно человека верного подле такого подлого типа держать, Андрюха мой сгодится. Слава худая о нем по всему Петербурге разнеслась. Итальянцу легче будет в оборот его взять. Долгами опутает, запугает. Кой в чем Басмецов ему и вспоможет. Глядишь, в доверие к итальянцу войдет. А там посмотрим — будет день, будет и пища.