Гвардия. (Дилогия)
Шрифт:
— Совет это не одобрит.
У меня на сей счет было собственное мнение, но я не собирался раскрывать его Блейну по целому ряду причин. И одной изних был тот самый недостаток времени, на который он упирал. А он тем временем продолжал:
— Организованная в одну систему якудза все же лучше хаоса мелких бандитских разборок. К тому же слишком многие взяли на лапу. А если нас не поддержит Лига, то не поддержат и ВКС, а на местах придется работать с каждым планетарным правительством отдельно, убеждать оказывать нам помощь каждого занюханного
— Свернуть мы уже не можем.
— Тут ты прав. Скажи, сколько у якудзы человек?
— Бойцов? Или действительных членов? Или просто заинтересованных в ней людей?
— Всех вместе.
— Миллионы. Или миллиарды, как посчитать. Но не меньше людей заинтересованы в том, чтобы якудзы не было.
— И как ты собираешься с ними бороться силами десятитысячного корпуса Гвардии?
— Когда-то давно, еще на Старой Земле в докосмическую эру, жил великий полководец, которого звали Суворовым, — сказал я. — Он был известен тем, что вечно колошматил численно превосходящие его армии противника, делясь при этом плодами своей мудрости. Применительно к нашему случаю он уподобился бы произнести фразу: «Бери не числом, а умением».
— «Пуля — дура, штык — молодец», — продемонстрировал свою подкованность Блейн. — Чушь собачья, эти средневековые фразы нам ничем не помогут. Что же ты такого особого умеешь, сержант?
— Условия могут измениться, а мудрость непреложна.
— Дерьмо, — сказал Блейн. — Сколько наших ты положил, пока брал своего долбаного оябуна? Одного — фатально. Вот и посчитай сам.
— Но это был очень крутой оябун, — сказал я. — Черный ниндзя. Такаги говорит, что в якудзе таких считанные единицы.
— Кем считанные? — фыркнул Блейн. — Нашел себе авторитета. Что может знать твой Такаги?
Вот об этом я мог бы ему рассказывать долго и нудно, но решил не раскрывать тайны Шо кому попало, предварительно с ним не посоветовавшись.
— Так что же нам делать? — спросил Блейн.
— Нам нужна информация, — ответил я. — Море информации, имея которую мы сможем свести количество жертв к минимуму.
— И как нам ее вытянуть, сержант? У тебя есть что предложить?
Я ему рассказал. Он выслушал, по ходу меняясь в лице.
— Ты больной, — сказал Блейн. — Он тебя сильно по голове приложил?
— Не помню. Наверное, сильно.
— Это самый безумный план из всех, которые я когда-либо слышал, — задумчиво сказал капитан. — А слышал я многое. Но сейчас он может сработать.
— Должен сработать, — поправил я. — В крайнем случае, даже если ничего не выйдет, мы ничего не потеряем. Приступим к ментоскопированию и шестой степени часом позже, он все равно никуда не денется.
— Ладно, — согласился он после недолгого раздумья, — попробуем. Но мне понадобится время, чтобы все подготовить.
— И не забудь про зеркало, кэп.
— Не забуду, —
— Прочитал в книге в глубоком детстве, — сказал я. — У моего отца была обширная библиотека, а книги докосмического периода были его любимым коньком.
— Веселое же у тебя было детство, — сказал Блейн. — Как называлась книга? «Как довести до тошноты взрослого человека? «Полуночный кошмар»?
— На самом деле это хорошая и добрая книга, — сказал я. — Сеющая разумное, вечное и так далее. А написал ее некто Беляев. Она называлась «Голова профессора Доуэля».
Пока Сато готовили к допросу по моему методу, я сидел в коридоре Сумеречной Зоны и курил. Коридор как коридор, ничего особенного, ничем не отличается от любого другого в Штаб-квартире, разве что торговых автоматов нет, но мне все же казалось, что из-за каждой закрытой двери веет зловещим ароматом тайны. Или ароматом зловещих тайн, как вам угодно.
В Сумеречной Зоне разрабатывались новые виды вооружения и велись секретные разработки и эксперименты, часть из которых была официально запрещена на всей территории Лиги. Здесь также допрашивали самых опасных преступников, причем методы допроса порою могли бы привести в ступор самого закаленного сержанта ВКС, повидавшего не одну кровавую баню. То, что я готовил для Сато, может привидеться обычному гражданину только в самом страшном кошмаре, тем не менее ни малейших колебаний, не говоря уже об угрызениях совести, я не испытывал.
Сато был злодеем, причем одним из самых худших. По его указке убивались сотни людей, а страдали еще больше. Настоящий якудза — а Сато, вне всякого сомнения, был настоящим — не испытывает ни жалости, ни сострадания. И даже Гриссом по сравнению с ним был не более чем зарвавшимся шалунишкой.
Арест оябуна являлся лишь побочной ветвью другой операции. Возможно, он стал козырной картой в борьбе с организованной преступностью, но я понимал, что он не слишком много значит в тактическом плане поимки Гриссома. Даже если японцы и способствовали его благополучному уходу с Бездны, в чем я ни секунды не сомневался, то вряд ли Сато мог знать о его теперешнем местонахождении.
Даже если Сато заговорит, даже если он расскажет о связи якудзы с большим бизнесом, на основании его слов мы мало что можем сделать. Тайрелл сейчас неуязвим, наша ошибка в планировании операции прикрыла его со всех сторон. Дзайбацу же Гвардия ничего не должна, и получат они информацию о внедренных в их структуру «кротах» или нет, зависело только от доброй воли Полковника. Так что в данном случае Сато вроде бы бесполезен, и его арест, доставшийся такой дорогой ценой, кому-то может показаться бесцельным и даже излишним при настоящем положении дел, но это далеко не так.