Гвен Винн. Роман реки Уай
Шрифт:
Сегодня вечер того дня, когда останки Мэри Морган упокоились на кладбище у церкви переправы Рага. Вечер темный и ненастный. Осеннее равноденствие позади, и ветер уже сорвал листву с деревьев. Вокруг дома Дика Демпси толстым слоем лежит опавшая листва, покрывая землю словно золотом; временами этот покров разрывает на куски ветер, он вздымает листья в воздух и вертит их там.
Время от времени ветер бросает листья на дверь, закрытую, но не на замок. Петля свисает свободно, замок открыт. Под навесом виден коракл; собаки снаружи нет – она в доме, лежит у весело горящего
Жаркое готово, выложено на тарелку и стоит на столе, пуская пар; здесь уже приготовлены нож и вилка с двумя зубцами. Помимо этого, кувшин с водой, бутылка с бренди и стакан.
Подтащив стул к столу, Коракл принимается есть. Заяц молодой, зайчонок, которого он поймал в стерне, нежный и сочный, вкусный даже без соуса из красной смородины, которого у Коракла нет и о котором он не скучает. Тем не менее еда словно не доставляет ему удовольствия, и он ест, как человек, которому только необходимо утолить голод. Время от времени, поднеся вилку ко рту, он застывает с куском мяса на ее зубцах и прислушивается к звукам снаружи.
В это время у него напряженное и внимательное лицо; когда необычно сильный порыв ветра ударяет веткой о дверь, Коракл вздрагивает: ему кажется, что это стучит своей дубинкой полицейский.
Браконьер боится не того, что его привлекут к ответственности за ночные похождения. Если бы только это, он ел бы зайчонка так спокойно, словно заплатил за него. Но в мыслях у него другое: он боится увидеть предписание судьи и наручники у себя на руках, боится, что его отведут в тюрьму графства, там он предстанет перед судом и будет повешен!
У него есть причины опасаться этого. Несмотря на всю его хитрость, несмотря на то, что он все проделал очень быстро, могли быть свидетели его преступления. Ему показалось, что, помимо шума потока и криков тонущей девушки, были и другие крики – мужские. Голос показался ему знакомым. Это голос отца Роже. Судя по тому, что он узнал с тех пор, он в этом уверен. Не оставило сомнений расследование коронера, на котором он сам не присутствовал, но слышал рассказы о нем. Он не уверен только, видел ли его отец Роже у моста, а если видел, то узнал ли. Правда, священник на следствии ничего о нем не сказал; тем не менее у Коракла сохраняются подозрения, и теперь они мучают его так, словно доказано его вмешательство в состояние моста. Неудивительно, что он ужинает без удовольствия и после каждого куска глотает бренди, чтобы подддержать свой дух.
Тем не менее он не раскаивается. Когда он вспоминает короткий подслушанный на празднике урожая диалог, а потом более продолжительный, под старым вязом, на лице его не раскаяние, а дьявольское удовлетворение сделанным. Но его мщение еще не закончено. И не будет закончено, пока он не отнимет еще одну жизнь – жизнь Джека Уингейта. Он нанес молодому лодочнику удар, который поразил и его самого; только нанеся еще один удар, смертельный, он облегчит свои страдания. Он давно уже планирует убийство своего соперника, но пока не нашел безопасного способа его совершить. И теперь цель кажется не ближе – а сегодня вечером еще дальше, чем обычно. В таком состоянии, страшась виселицы, он рад был бы отступиться и позволить Уингейту жить!
Вздрагивая при каждом порыве ветра, он продолжает есть, торопливо, как зверь, поглощая мясо; покончив с едой, ставит тарелку на пол для собаки. Потом зажигает трубку, придвигает бутылку и сидит некоротое время курит.
Но вскоре он слышит шум у двери – на этот раз не удары ветки от ветра, а стук костяшками пальцев. Хотя звук осторожный и еле слышный, собака знает, что это стук, что видно по ее поведению. Оставив полуобглоданную кость и вскочив на ноги, она начинает сердито рычать.
Хозяин собаки вскочил и теперь стоит дрожа. В доме есть запасной задний выход, через который можно ускользнуть. Он смотрит в ту сторону, как будто собирается воспользоваться выходом. Свечу он может погасить, но с огнем в камине этого не сделать, поленья в нем еще ярко горят.
Испытывая нерешительность, он слышит повторный стук, на этот раз громче, и сопровождающий его голос:
– Откройте дверь, мсье Дик.
Значит не полицейский – всего лишь священник!
Глава двадцать седьмая
Загадочный договор
– Всего лишь священник! – говорит себе Коракл, но не испытывает особого облегчения по сравнению с появлением полисмена.
Ногой откинув собаку, он открывает дверь, спрашивая при этом:
– Это вы, отец Роже?
– C’est moi (Это я, фр. – прим. перев.)! – отвечает священник, заходя без приглашения. – А, mon bracconier (Мой браконьер, фр. – Прим. перев.)! У вас что-то вкусное на ужин. Судя по запаху, рагу из зайца. Надеюсь, я вас не потревожил. Это заяц?
– Был, ваше преподобие. Небольшой зайчонок.
–Был! Значит, вы его прикончили. Все съели?
– Да. Остатки у собаки, как видите.
Коракл показывает на тарелку на полу.
– Жаль. Мне нравится зайчатина. Однако ничего не попишешь.
– Если бы я знал, что вы придете. Проклятый пес!
– Нет, нет! Не вините беднягу. Несомненно, ему тоже нравится зайчатина. Наверно, сечас много зайчат и ловить их стало легче. Ведь они не могут прятаться в зерне.
– Да, ваше преподобие. Их сейчас много.
– В таком случае если вам попадется еще один зайчонок и вы принесете его мне, я сам смогу судить. Кстати, что у вас в бутылке?
– Бренди.
– Что ж, мсье Дик, был бы благодарен вам за глоток.
– Будете пить неразведенный или с водой,
– Неразведенный. Ночь холодная, и коньяк ее нейтрализует. Я промерз до костей и немного устал, борясь с бурей.
– Ужасная ночь. Я удивляюсь, как это ваше преподобие вышли… в такую погоду!
– Для меня любая погода одинакова – когда призывает долг. Сейчас у меня небольшое дело, не выносящее отлагательства.
– Дело – ко мне?
– К вам, mon bracconier!
– Какое же дело, ваше преподобие?
– Садитесь, и я вам расскажу. Дело слишком важное, чтобы обсуждать его стоя.
Вступительный разговор не успокоил браконьера; напротив, лишь усилил его страх. Однако он послушно садится за стол, священник усаживается напротив, держа в руке стакан с бренди.