Гвоздь в башке

Брайдер Юрий Михайлович

Он закинул руки за спину и быстро заковылял прямо на нас. Сидевшие в первом ряду невольно отшатнулись.

– Клеон, какие внутренние проблемы беспокоят тебя больше всего? – колченогий в упор уставился на одного из минотавров. – Кроме несварения желудка и запоров, конечно.

– Людей слишком много развелось, – неуверенно пробормотал минотавр, названный Клеоном. – Раньше их всех поголовно истребляли. Или, в крайнем случае, кастрировали. А теперь позволяют жить и размножаться. Ох, возблагодарят они нас когда-нибудь за эту жизнь!

– Разделяю твою тревогу, Клеон, – кивнул колченогий. – Да, мы позволяем людям жить подле себя. Как позволяем это коровам, овцам и собакам.

– Коровы и овцы не устраивают на нас засады. А собаки не убивают своих хозяев в постели, – набравшись духу, возразил Клеон.

– Тоже верно. Но кто будет выносить за тобой ночной горшок, подметать дорожки сада,

ткать шерсть, добывать пурпур, давить вино и масло, пахать землю, ходить за скотиной? Есть много занятий, за которые не возьмется ни один кефалогерет. Тем более что большинство наших мужчин и немалая часть женщин находится в действующей армии. Политика, направленная на полное истребление человечества, не оправдала себя. Мы вынуждены мириться с этим зловредным соседством. Сами знаете, что их женщины нужны нам для продления рода. Но женщины не появляются на свет без участия мужчин. Поэтому некоторому количеству самцов было позволено сохранить детородную функцию. На племя мы отбираем самых покорных, самых кротких, самых безропотных.

– Не так давно эти кроткие и покорные сожгли дом моего родного брата, а его самого распяли на заборе, – буркнул минотавр, сидевший прямо передо мной.

– Это так, – снова кивнул колченогий. – Но твой брат имел привычку в зимние вечера согревать свои ноги в распоротом чреве человеческих детенышей. Такие поступки не имеют оправдания.

– Разве я не вправе зарезать собственную свинью? – у спорщика от возмущения даже лопатки под одеждой заходили.

– Ты вправе зарезать зрелую свинью, нагулявшую достаточный вес. Но зачем же губить только народившихся поросят, которые впоследствии обеспечат тебя мясом на целый год. Жаль, что среди Олимпийцев нет богини по имени Целесообразность. Очень жаль.

– Но среди Олимпийцев есть бог по имени Посейдон, говоривший своему любимому сыну Астерию, что день, в течение которого тот не убил человека, прожит зря, – эти слова принадлежали уже другому минотавру, сидевшему в первом ряду с края. – Ему же приписывают пророчество о том, что окончательное торжество кефалогеретов наступит только после того, как на земле исчезнет даже сама память о человеке.

– Никто не собирается оспаривать откровения Посейдона, мудрейшего из мудрых. – Колченогий вернулся к карте. – Все его пророчества сбудутся. Но не скоро. Лазутчики доносят, что в этой стране обитает столько людей, сколько имеется песчинок на морском берегу. – Его скрюченные пальцы коснулись плоскогорий Китая, и тут же переместились в Индию. – Да и здесь борьба в полном разгаре. И пока она не закончится, мы не можем отказаться от услуг людей. Недовольными и непокорными занимаются те, кто специально на это уполномочен. Мы же не палачи и не соглядатаи. Мы утешители и врачеватели душ. Мы – связующее звено между небом и землей. Мы пастыри как для овец, так и для волков. По крайней мере, так должно быть. А что получается в действительности? Люди отвернулись от наших богов. Они издеваются над Аресом и Аполлоном, плюют на жертвенники Зевсу и Посейдону, оскверняют такие святые места, как Геликон, Дельфы и Парнас. Хуже того, они ищут для себя новых богов. И находят их. В Сирии, Палестине, Египте, Тавриде и даже на Оловянных островах. До сих пор мы смотрели на такое безобразие сквозь пальцы, позволяя людям тайно и явно поклоняться этим варварским идолам. Сразу скажу, что с нашей стороны это была непростительная ошибка. Нужно заставить людей вернуться к почитанию прежних богов. Возле общих алтарей забудется древняя распря. Человек, глубоко уверовавший в Зевса и Посейдона, никогда не поднимет руку на их прямых потомков – кефалогеретов. Как ты думаешь, Артемон, такое возможно?

– Безо всякого сомнения, – я не мог видеть этого Артемона, сидевшего где-то позади, но похоже было, что он ухмыльнулся. – Надо уже сегодня объявить, что каждый, уличенный в служении чужим богам, подлежит позорной казни. Затем следует распять, сжечь и затравить дикими зверями достаточное количество ослушников. И я уверен, что уже через месяц люди потянутся в храмы Олимпийцев.

– Вам известно, почему одни кефалогереты становятся воинами, а другие жрецами? – Взгляд колченогого могильным холодом прошелся по нашим лицам. – Скорее всего известно, но я могу и напомнить. В жрецы определяют того, кто с самого раннего детства не проявляет доблестей, достойных воина, а, наоборот, отличается мягкостью нрава, уступчивостью и вдумчивостью. Моя судьба не в счет. Прежде чем посвятить себя служению богам, я прошел сквозь кровь и огонь многих сражений, превративших меня в калеку… Что касается тебя, любезный Артемон, ты равно не способен ни к воинской, ни к жреческой службе. Исключительная тупость сочетается у тебя с трусостью и бессмысленной жестокостью.

Печально сознавать, что в такую громадную голову боги не вложили ничего путного… Действительно, к вере можно приобщить и насильно. Как и к любви, например. Но такой вере и такой любви одна цена – медная лепта. Днем люди будут славить Олимпийцев, а ночью предаваться разнузданным оргиям перед ликами своих варварских божков. Более того, людская ненависть к нам только возрастет. Нет, это не выход. Принуждением ничего не добьешься. Следует искать иные пути. Пускай по этому поводу выскажется так чтимый всеми нами Перегрин.

Цепенящий взгляд колченогого уперся в меня, то бишь в минотавра, с которым я делил сейчас тело. Душевный непокой, давно томивший моего быкоголового родственника, усилился до сердечной боли, однако голос его был подчеркнуто невозмутим:

– Я во многом согласен с тобой. Укротить людей можно только двумя способами – мечом или верой. За десять веков меч не оправдал себя. Пришло время призвать на помощь веру, хотя откладывать меч в сторону тоже не стоит.

– Какую веру ты имеешь в виду? – по-прежнему не отводя взгляда, поинтересовался колченогий.

– Такую, которая бы способствовала примирению исконных врагов. В своих речах ты недавно упомянул овец и волков. Но если мы волки, то люди отнюдь не овцы. Это скорее крысы, существа хитрые, вредоносные и живучие. Если мы сейчас не можем уничтожить всех крыс, значит, нужно научиться сосуществовать с ними. Сосуществовать таким образом, чтобы иметь для себя побольше выгоды и поменьше ущерба… Не думаю, что Олимпийцы в их нынешнем виде способны усмирить людей, привыкших отождествлять любое зло с Зевсом, Посейдоном и Аресом. По нраву им может прийтись только бог, не запятнавший себя ничьей кровью, а еще лучше – никогда не прибегавший к насилию. Например, Дионис.

– Люди и так поклоняются Дионису при каждом удобном случае, – перебил моего родственника минотавр, откликавшийся на имя Клеон. – Приходится запирать от них вино на все засовы.

– Пьяные угодны богам, – холодно ответил Перегрин. – Благодаря вину они приобщаются к блаженству. Впрочем, я назвал Диониса только ради примера. Для обуздания людей лучше всего подойдет бог, призывающий к смирению, всепрощению, покорности, аскетизму. А как он будет называться – неважно. Хотя желательно, чтобы он относился к Олимпийцам, пусть и второстепенным. Но и нам, дабы подать пример людям, придется ревностно служить этому богу. Кроме того, стоило бы как-то изменить отношение к людям, пусть и на время. Сострадание, даже показное, повлияет на них куда плодотворней, чем самые жестокие казни и гонения. Впоследствии, когда кефалогереты покорят все народы и армия вернется домой, мы поступим с людьми так, как они этого будут заслуживать.

– Идея здравая, – сказал колченогий, присев на свободную лавку. – Слушай, Артемон, и учись… Нашего любезного Перегрина не зря прозвали Протеем. Подобно этому славному сыну Посейдона, пастуху тюленьих стад и провидцу, он способен меняться. Пусть и не в смысле телесной формы, а в смысле убеждений, но это тоже немало. Случается, что временами его заносит не туда, но всякий раз он возвращается на путь истинный. Известно, что в Египте Перегрин поклонялся Осирису, в Палестине – Яхве, в Сирии – местной ипостаси Адониса, в Вавилонии – Мардуку. Да и про Диониса он упоминал здесь не просто так. Во Фракии, где Перегрин надзирает над храмами, мистериями и святыми местами, культ Диониса ставится куда выше культов Зевса и Посейдона. Причем имеется в виду не всем нам известный Дионис Буйный, пьяница и весельчак, а некий Дионис Искупитель. И что интересно, люди охотно посещают храмы этого бога, приносят ему жертвы и участвуют в шествиях. Зато и случаев прямого неповиновения во Фракии куда меньше, чем в других краях. Правда, многие склонны считать Перегрина вероотступником, но я придерживаюсь иного мнения. Согласитесь, что все вокруг с течением времени меняется, все следует примеру многомудрого Протея Посейдонида. Даже сам Зевс Вседержитель сейчас уже совсем не тот, каким был прежде. Люди, которые мнят себя так называемыми философами, именуют этот процесс диалектикой. Кстати, любезный Перегрин, а во Фракии имеются философы?

– В весьма незначительном количестве, – выдавил из себя Перегрин. – Дюжина убогих старцев, доживающих свой век на помойках вместе с бездомными псами.

– А разве до тебя не дошло мое распоряжение избавиться от этих болтунов и бездельников, смущающих простой народ своими речами и своим видом?

– Дошло.

– Почему же ты не исполнил его? Впрочем, можешь не отвечать. Я и так знаю. Причиной всему твоя прирожденная мягкость и терпимость. Говорят даже, что ты не выносишь вида казней и их приходится совершать вдали от твоего жилья. Ты запретил уничтожать людей преклонного возраста…