«ГЗ»
Шрифт:
Я не испугался. Расследуя различные дела, доводилось проводить время и в моргах, и при эксгумации старых могил. В голове лишь возникли естественные вопросы: Где я? Чей это череп? Настоящий? Или учебная имитация?
Я поводил фонариком и обнаружил лежащим себя рядом не с отдельным черепом, а с прекрасно сохранившимся человеческим скелетом, покрытым обветшалой одеждой.
Посветил по сторонам. Небольшая комната. В ширину и длину такая же, как Зоина. Но в высоту не более полутора метров. Я поднялся на ноги и не смог разогнуться. Свет фонарика нашел выключатель на стене. Я щелкнул – вспыхнул свет в углу. Чудненько! Осмотрелся.
Скелет лежал на матрасе. Матрас на ковре, покрывающем пол всей комнаты. Вот почему я так мягко приземлился.
В одном конце комнаты как бы жилая часть – матрас, подушка. Посредине у стены напротив двери – стол со стульчиком, книжные полки с книгами. В дальнем конце умывальник и унитаз. Все удобства!
Воздух в комнате был свежим. Помещение вентилировалось. Увидел отверстия, через которые поступал воздух. И дверь, через которую поступил я.
Вентиляционные отверстия были забраны мелкой решеткой. Догадался, что это, должно быть, от крыс и мышей.
Я приложил ухо к двери. Прислушался. Нет, преследователей за стеной точно уже не было. Нажал на рычаг и дверь, имитирующая часть стены, беззвучно открылась. Я выглянул в шахту – никого.
Снова бесшумно закрыл дверь. Выходить отсюда все-таки еще было, наверное, рановато. Вдруг преследователи где-нибудь снаружи у дверцы шахты караулят. И, конечно, стоило осмотреть эту странную комнату повнимательнее.
Для начала я исследовал скелет. Сколько ему лет, и когда умер его обладатель, было непонятно. Судя по бороде и одежде – это явно мужчина.
Рядом со скелетом настольная лампа. Хотел с ее помощью добавить света, но, щелкнув выключателем, понял – не работает. Наверное, лампочка перегорела.
Под рукой скелета – толстая тетрадь. Тихонько вытянул ее, раскрыл на первой странице и увидел надпись «Мой личный дневник». Конечно, тут же принялся читать, отойдя под лампу верхнего света:
«Я, Алексей Горлачев, родился в 1931 году в степном крымском городе Джанкой. С детства любил читать.
Мать скончалась от болезни. Судьбы своих сестер и братьев не знаю, так как был распределен в детский дом отдельно от них, и сколько в последующем ни искал – бесполезно.
Школу закончил с хорошими оценками, но с такой анкетой даже не стал пробовать поступать в ближние институты, поехал в Москву. Думал, что там народу больше и на анкеты внимания обращают меньше. Ошибся. Мои документы нигде не приняли. Скитался по Москве, ночевал, где придется, ел, что придется. Думал, что, как и отец, попаду в лагерь…
…
Семен Воркутин – такой же скиталец – предложил мне устроиться строителем в Управление строительства Дворца Советов. Он слышал, что там нужны люди и платят хорошо, и общежитие дают. Мы пошли, но строительство оказалось законсервировано. Но нас все равно взяли на другой объект – на строительство Храма науки на Ленинских горах.
Мы с Семеном работали сначала подсобными рабочими. Потом арматурщиками. Работа была физически тяжелая, но интересная. Мы все поднимались и поднимались вместе со зданием вверх. Частенько после работы с другими ребятами собирались на берегу Москвы-реки и смотрели на свой труд, с каждым днем становившийся все красивее и величественнее.
Своей работой я заслужил доверие мастера, и он даже провел меня на самую верхотуру – в шпилевую часть здания. Там была вооруженная охрана, но меня вместе с мастером пустили. Так я смог прогуляться внутри колоса, обрамляющего звезду, и постоять на балконе на самой звезде. Высота – жуть! Шпиль под ногами покачивается. Но какой вид!
…
В один из дней вызвали в Управление, стали расспрашивать про прошлую жизнь, документы перетряхивать. И Семена Воркутина тоже вызывали. Потом три дня заставили работать по две смены подряд, да еще и чистить, выметать строительную территорию. После этого дали на два дня отпуск и велели в эти дни обязательно на работу не выходить. Оказалось, сам Сталин собирается приехать проверить стройку, и всех не особо благонадежных во временный отпуск отстранили.
Мы сходили с Семеном в Центральный парк культуры и отдыха, на каруселях покатались, мороженого поели. А с девчонками как-то не познакомились.
…
А напрасно нас в отпуск отправили в рабочую смену. Сталин, оказывается, ночью на контроль приехал, когда его уже не ждали. Сторожа одни его встречали…
…
А не зря, ведь, Сталин так боится. Сегодня всех по очереди вызывали в управление, выпытывали, где был, что делал прошлой ночью. Говорят, что вроде как покушение было на вождя. Его охрана на даче в Кунцево нашла на дорожке винтовочную пулю. По баллистической экспертизе выяснилось, что она прилетела с нашей стройки.
…
Для нас с Семеном обошлось. Оказывается, при смене караула кто-то из охранников, нечаянно, нажал на курок винтовки, в стволе которой оказался боевой патрон. Пуля улетела в сторону дачи Сталина и долетела, упала на дорожку на излете…
Солдата взяли в оборот…
…
Снова трясут. Кто-то из спецотряда строителей то ли упал с высоты, то ли улетел на самодельном планере. То ли живой остался, то ли нет. Непонятно. Но трясут…
…
Семен заболел сильно, и его положили в больницу. Плюется кровью. Говорит, и раньше болел – с голодухи здоровье в детстве было слабым, а скитания и строительная жизнь совсем его подорвала. И он рассказал мне на ухо, что задумал после окончания строительства устроить, наконец, себе приличную жизнь. По его словам, на одном из верхних этажей корпуса общежитий строители по ошибке одну из комнат сделали ниже в высоту, оставив над ней пустое пространство. Там получилась почти обычная комната, только пониже. От греха подальше начальству ничего не сказали и замуровали это помещение. А Семен потом сделал в нее тайную дверь, которую незаметно снаружи. И проводку электрическую, и вентиляцию, и даже канализацию провел. В этой комнате и хотел жить после окончания стройки Семен, но разболелся до смерти. Вот мне и завещал:
– Живи, – говорит, – Леша, за себя и за меня, Семена Воркутина, строителя без московской прописки…
Жить я там не собирался. Думал, что когда-нибудь для меня найдется и нормальная комната в общежитии Храма науки. Очень мне хотелось поступить в Университет, который я сам строил…
…
Умер Сталин…
…
Стройка кончилась. Пойду на завод…
…
Меня, как передовика производства и в связи с осуждением культа Сталина, приняли на рабфак, и я поступил в МГУ на филологический факультет. Я просто счастлив! Я безумно счастлив! Я живу в том здании, которое строил. Я учусь в его аудиториях! Я занимаюсь такой чудной наукой – словами, которые порой сильнее любого фундаментного железобетона, крепче любой металлической арматуры…
…
Я учусь. С таким удовольствием учусь. Надо столько много читать. Но как же странно, что читать – это обязанность. Нет, каждый день я с удовольствием читаю, читаю, читаю-перечитываю: Гомера, Кальдерона, Жуковского, Пушкина, Мольера, Карамзина, Белого, Мандельштама…
…
Я живу между комнатой, аудиториями и библиотекой. Таскаю туда-сюда огромные стопки книг. Но это не в тягость. Это огромное наслаждение читать, читать, читать…
…
На каникулы все разъехались по домам. А мне некуда ехать. И не хочу. Я хочу читать и читать: Золя, Тургенева, Диккенса, Салтыкова-Щедрина, Бальзака, Гоголя, Короленко…
…
Вызывали в „комнату без номера”:
– Вы очень перспективный, толковый студент. Не сомневаемся, что несмотря на некоторые анкетные данные, идеологически выдержанны и готовы помочь своей стране.
– Конечно, – подтвердил я.
– Вот и договорились. Время от времени мы будем встречаться, и вы будете рассказывать, что и кто из ваших друзей, соседей и однокурсников говорит о нашем социалистическом строе, о линии партии и правительства…
Я растерялся и даже не нашелся, что ответить. А мне дальше:
– А мы такому сознательному товарищу поможем вступить в коммунистическую партию.
Конечно, я не собирался становиться стукачом, доносить на своих товарищей. Но понимал, что так просто от таких предложений не отказываются. Но, кажется, нашелся:
– К сожалению, я еще не готов, не созрел для партии.
– Самокритичность это хорошо. Но вы подумайте хорошенько. Нам такие люди нужны…
Я вышел и постарался забыть об этом разговоре.
…
И еще один новый учебный год. Я познакомился с Мариной. Она тоже филолог. Только она любит больше отечественных писателей, Марина без ума от Достоевского, Толстого, Бунина. А я вот открыл себе Лоренса Стерна – английского романиста. Очень, очень интересный писатель:
„Был прекрасный тихий вечер в самом конце мая – малиновые занавески на окне (того же самого цвета, что и полог у кровати) были плотно задернуты – солнце садилось и бросало сквозь них отблеск такого теплого тона на лицо хорошенькой fille de chambre – мне показалось, будто она краснеет – мысль об этом бросила меня самого в краску – мы были совершенно одни, и это обстоятельство навело на мои щеки второй румянец прежде, чем с них успел сойти первый…”
…
Я много работаю с книгами. У меня есть Марина. Что еще нужно? Чтоб учеба не кончалась…
…
Почти не пишу в дневник. Свободного времени нет. Когда нет занятий, то у меня есть Марина…
…
Как летит время. Мы уже старшекурсники. Скоро?…
…
Меня снова вызвали в „комнату без номера”:
– Хотите нам что-нибудь рассказать?
– Да нечего, вроде, все мои товарищи морально устойчивы, идеологически выдержанные…
– А, может, расскажете какой-нибудь политический анекдот.
– Какой это политический?
– Ну и с тех, над которыми вы смеетесь, когда собираетесь в комнате у Василия Горелого?…
– Что-то я таких не припоминаю.
А мне зачитывают из лежащего на столе листочка:
– Вот этот, например, „Хрущев посетил свиноферму. Свиньи: "Хру… хру… хру… ". А он своим сопровождающим: «Кормите лучше, чтобы полностью выговаривали»…”. Припоминаете?
– Нет.
– А этот? „Хрущев послал новый сорт советской колбасы на анализ за границу. Оттуда пришел ответ: «Господин Хрущев, в вашем кале глистов не обнаружено»”. Знакомо?
– Нет.
– Тогда, может быть, вы слышали этот: „Хрущев посетил свиноферму. Редакция «Правды» обсуждает текст подписи под фотоснимком, который необходимо поместить на первой странице. Отвергаются варианты «Товарищ Хрущев среди свиней» и «Свиньи вокруг товарища Хрущева». Окончательный вариант подписи: «Третий слева – товарищ Хрущев»”. Вспомнили? Кто его рассказывал?
В нашей компании не так много народа. Все хорошие ребята. Неужели кто-то из них доносчик? Вася Горелый, Андрей Важнов, Миша Коровин, Валя Кочаев…
– Честно говоря, я как-то не помню, чтоб кто-то вообще рассказывал политические анекдоты.
– А вы вспомните, вы ведь в аспирантуру собираетесь поступать…
– Откуда…
– Мы все знаем. Ведь собираетесь же в аспирантуру?
– Собираюсь.
– Вот и подумайте над тем, о чем мы говорили во время нашей первой встречи…
Я старался не думать…
„Мне показалось странным, что нищий назначает размер милостыни и что просимая им сумма в двенадцать раз превосходит то, что обыкновенно подают в темноте…”».
Я оторвался от дневника. Потом еще раз перечитал имена и фамилии друзей Алексея Горлачева: Вася Горелый, Андрей Важнов, Миша Коровин, Валя Кочаев… Андрей Важнов, Андрей Важнов… Эта показалась мне знакомой. Где я мог слышать ее? И вроде бы совсем недавно.
Не вспомнил, и продолжил читать:
«Сколько еще остается непрочитанного, непонятого. Да, я хочу, хочу учиться дальше…
…
Ура! Мы с Мариной поступили в аспирантуру. Теперь я буду настоящим ученым. Тема мой будущей диссертации „Лоренс Стерн. Сентиментальное путешествие, как литература 21 века”. В аспирантуру поступили и Вася Горелый, и Андрей Важнов…
…
Меня снова вызывали в „комнату без номера”:
– Поздравляем с поступлением в аспирантуру.
– Спасибо.
– А ведь это мы вам помогли, рекомендовали.
– Спасибо.
– Надеюсь, мы найдем общий язык…
Не думаю…
…
Вызывали
…
Во время выборов в комитет комсомола я выступил на собрании. Мне было дико, что нашим идейным вожаком может стать нелучший студент – бывший троечник, неожи данно защитивший диплом „на пять” и неизвестно как поступивший в аспирантуру:
– Ему же учиться надо день и ночь, чтобы выйти на приемлемый научный уровень знаний, а не общественными делами заниматься…
…
На дне рождения у Васи Горелого мы распили бутылку шампанского. Через день почему-то ради меня одного собрали всех аспирантов и объявили, что я веду развратный образ жизни, встречаюсь с девушками и не женюсь, распиваю спиртные напитки и таким образом пропагандирую западный образ жизни изучаемого мною Лоренса Стерна и тем самым подрываю высокие нравственные устои нашего социалистического общества:
– Исключить из университета…
Я пытался возражать:
– Но при чем здесь Лоренс Стерн? Его любил сам Толстой, а Лермонтов, Лермонтов учился у него стилю…
В пустоту… Ужасно, ужасно…
Никто не сказал и слова в мою защиту. Даже мои друзья. Но я ни на кого не обижался. Никто не хотел защищать „отщепенца”, чтобы не стать, таким образом, следующим…
…
Хочу поговорить с Мариной, но она избегает меня. Наконец, поймал ее в коридоре, но разговора не получилось. Она сказала, что ее чувства ко мне были трагической ошибкой:
– Я люблю Андрея Важнова. Это мой идеал мужчины…
Я вспомнил, Андрей мне всегда завидовал из-за Марины. Я думал по-доброму. Но не ему ль теперь во многом обязан своим положением? У меня нет доказательств, чтобы подозревать его в доносительстве…
„Граф со всеми своими домочадцами, очевидно, собирался на этот день в Париж, и Ла Флер условился с девушкой и еще двумя или тремя слугами графа погулять по бульварам.
Счастливый народ! Ведь он живет в уверенности, что, по крайней мере, раз в неделю может отрешиться от всех своих забот; может танцевать, петь и веселиться, скинув бремя горестей, которое так угнетает дух других наций”».
Я еще раз перечитал фразу «Я люблю Андрея Важнова». И вспомнил, точно вспомнил, где уже слышал эту фамилию. На экскурсии. На экскурсии вокруг ГЗ гид Vera Semenova упоминала некоего парторга Важнова, в перестроечные годы уехавшего за сладкой жизнью в Америку. Уж не тот ли самый? Очень даже может быть. Интересно было бы узнать, один он свалил за колбасой и джинсами или со своей идеологически выдержанной соратницей Мариной? Впрочем, лежащему здесь Алексею теперь это уже без разницы…
Продолжил читать:
«Я потерял Марину, но не хотел терять университет.
„Почти по пятам за мной поднялся хозяин гостиницы, вошедший ко мне в комнату сказать, чтобы я искал себе другое помещение”.
Да, меня выселили из общежития, но я вспомнил про тайную комнату Семена Воркутина. Нашел ее и поселился там. И никаких особых затруднений по жизни в этой комнате не испытываю. Еду нахожу в столовой и буфетах, там всегда что-то вечером остается. Одежды хватает той, что студенты по мере изношенности выбрасывают или оставляют при переездах. Мне в ней на свидания не ходить. Даже если что-то в моей жизни изменится, я больше никогда не влюблюсь. Я не думал раньше, что близкий человек может так легко предать.
Да, собственно, что может измениться в моей жизни? Я не хочу ее менять. Меня все устраивает. Крыша над головой есть. Днем по шахтам и коридорам вентиляции я пробираюсь к учебным аудиториям, слушаю через окошки интересные для себя лекции, как бы присутствую на семинарах и даже на конференциях. В библиотеке по ночам я беру все книги, которые мне нужны, работаю с ними у себя в комнате. Я даже публикую статьи о Стерне, посылая их в научные журналы с адреса одной действительно существующей комнаты ГЗ, хозяева которой редко заглядывают в почтовый ящик. Я за них проверяю его каждый день.
Мне незачем покидать это здание, здесь у меня есть все, что нужно для работы. И я не только работаю. Смотрю фильмы в кинозале, смотрю представления и спектакли во внутреннем театре. По ночам купаюсь в бассейне.
Больше всего мне нравится ходить в музей землеведения, что под самым шпилем ГЗ. Странно: музей землеведения, а находится на самом верху. Но, впрочем, главное, как там интересно. Если бы я, как и все, мог пользоваться лифтом, то посещал бы этот музей каждый день. Все-таки взбираться на тридцать этажей по лестнице нелегко.
А оттуда и лучший вид на Москву. Все, как на ладони: и Лужники, и ЦПКО, и Кремль… И чего только нет в самом музее. Я часами хожу по нему с фонариком. Вот настоящие метеориты в 100 грамм и в 40 килограмм, деревья со следами воздействия Тунгусского метеорита от 30 июня 1908 года…
Я почти заучил весь музей на память. Стоит подумать о нем, закрыть глаза, и вижу здоровенные блоки каменной соли. И окаменелое дерево, как огромный драгоценный камень. Черный и бурый уголь, сланцы, нефть, медная, свинцовая и марганцевая руды…
Вот простой кварц, куски вулканической лавы, обманное золото и настоящее, красавец пирит, амазонит, агат, горный хрусталь, аметист, опал, яшма, малахит, топаз, ураноносная жила, платина, изумруд, лунный камень, аквамарин, нефрит, кошачий глаз…
А это сталактиты и сталагмиты. И у меня, кажется, в комнате растет один сталактит в углу из-за просачивающейся откуда-то воды…
На другом этаже разные почвы: бурозем, желтозем, краснозем, чернозем… Разбросаны они по всей России матушке, по всему миру…
Вот дары моря: черные курильщики, огромный моллюск, наутилус, морские ежи, трилобиты, брахиподы, кораллы – белые, красные, ветвистые и трубчатые, зуб кашалота, ракушки: стромбус бойцовый, цимбиум Нептуна, цифома горбатая, мурекс цветоносный…
И вот любимый макет океанского атолла – пальмы на островах. Я смотрю на атолл и думаю, что вот туда все-таки стоило бы как-нибудь выбраться из ГЗ…
Иду дальше. Судак обыкновенный, сельдь волжская, осетр русский, минога речная…
Тираннозавр и коритозавр, императорский пингвин в полный рост с огромным яйцом у ног, кости носорога, слона, бизона, череп мамонта с бивнями, стопа перовобытного человека, стоянка первобытного человека с землянкой почти как у меня, зуб мамонта, акулы, китовый ус, наконечники стрел и копий, древнее рубило, крокодил нильский, суслик реликтовый, кабан, лемминг, песец, ондатра, бобр, северный олень, лось, броненосец, нутрия, тушканчик, варан, агама, степная черепаха, степной кот, лесной кот, рысь, тонкопалый суслик, еж ушастый, сайгак, хомяк, соня лесная, бурундук сибирский, тюлень обыкновенный…
Птицы: цапля, золотистая ржанка, белолобый гусь, свиристель, грач, коростель, жаворонок, соловей, чибис, фазан, удод, пеночка весничка, чиж, щегол, чирок-свистунок, зяблик, орел-карлик…
Обычно я долго стою у бабочек: желтушка степная, галатея, мелеагр, перламутровка латония, перламутровка пандора, совка маместра, бархатница фрина, гермона, траурница, червонец огненный…
Какой прекрасный мир!..
…
Да, я живу и работаю, как мой любимый Лоренс Стерн, проведший десятилетия в уединении, чураясь человеческой суеты. А когда я смотрю на своих соседей через вентиляционные отверстия, то думаю, а какая между нами, собственно говоря, разница? Я живу практически в такой же комнате. Так же учусь, работаю, отдыхаю. Они могут передвигаться по городу? Могут общаться? Но я вижу, что очень многие из них, имея такую возможность, ею не пользуются. Сидят с книжками в своих комнатах. Они такие же научные пленники ГЗ, как и я…
…
Через вентиляционное отверстие видел идущих по коридору ГЗ Марину и Андрея Важнова. Они держались за руки. Он был счастлив. И она, кажется, тоже счастлива. Он – в костюме с галстуком. Она в красивом платье. Раньше у нее такого не было. Какое светлое будущее ждет их. Защитят диссертации, станут настоящими учеными. Будут заниматься любимой работой. Получат от государства квартиру. Купят автомобиль «Москвич» и будут ездить на выходные на дачу в Подмосковье. А в отпуск поедут в Сочи. Или в Анапу. Родят детей, уйдут на пенсию и будут тихо и спокойно воспитывать внуков, вывозить их опять же на дачу, в Сочи или Анапу.
И я бы так мог…
…
Время от времени я натыкаюсь на кого-нибудь в коридоре, а то и ночью в бассейне. Наверное, очень бледный, потому что от меня шарахаются, как от приведения. И одежда у меня не очень. Да и стригусь, и бреюсь я редко. Нет особой нужды.
Охрана, по-видимому, что-то подозревает. Стали чаще по шахтам лазить. Даже пару капканов на медведя нашел. Ясно, что в ГЗ медведи не водятся. Охотятся на меня, не иначе. Надо быть осторожнее…
…
Уже несколько раз преследовали, но поймать меня здесь невозможно. Никто не знает лабиринтов ГЗ лучше, чем я, и никто не может передвигаться здесь так быстро, как я.
…
Такой необычно тихий вечер. Только начал засыпать, как услышал странный звук из трубы, через которую мне идет воздух снаружи. Кто-то с верхних этажей выбросил будильник в окно. Он долго летел, звеня. А потом крякнул в последний раз. Кто-то закончил учебу…
…
В шахте сломалась ступенька, я сорвался и повредил ногу. Похоже это серьезно. Нога сильно опухла и болит. Раньше мне хватало отпростудных лекарств, которые я находил в аптечке медпункта, но сейчас мне, наверное, нужно в больницу…
…
Нога распухла до каких-то невероятных размеров. Я не медик, но это, наверное, гангрена. Значит, нужно в больницу. Придется раскрыться. Не хочу…
…
Конечно, нужно идти сдаваться. Но уже нет сил двигаться даже по комнате. Я и пишу-то с трудом…
…
Похоже, мое сентиментальное путешествие заканчивается. Поневоле…
…
„Что же касается испанских дам – за них я ни капельки не тревожусь”…».
Это была последняя запись. Я закрыл дневник и еще раз глянул на скелет. Значит, черный аспирант действительно существовал. Существует…
Просмотрел томики на полках. Нашел любимую книгу Алексея Горлачева – стерновское «Сентиментальное путешествие». На столе обнаружил папку. В ней, по-видимому, диссертация этого «черного аспиранта». Полистал и закрыл. Надо бы показать ученым сей труд, написанный с такой очевидной любовью. Может быть, там действительно есть что-то очень важное, какое-нибудь научное открытие, о котором до сих пор никто не знает. Да, надо показать, чтобы хотя бы после смерти Алексей Горлачев был восстановлен в своих человеческих и научных правах.
Я немного посидел у стены в раздумьях и вдруг почувствовал, что страшно хочу есть. Глянул на часы – да, пора бы уже пообедать-поужинать, съесть какого-нибудь судака обыкновенного. Да, что там, я бы и от тонкопалого суслика или даже от трилобита не отказался.
В углу стояли какие-то консервные банки, но я, конечно, не решился это есть – сколько уже им лет.
Приставил ухо к внешней двери. Да, преследователи наверняка уже махнули на меня рукой. Смело вылез из комнаты наружу и стал искать выход из шахты. Постоянно оборачивался, стараясь не забыть путь к комнате, в которую еще обязательно вернусь.
Несколько раз натыкался на дверцы, выводящие в коридоры. Но все они были заперты снаружи. Пришлось спуститься до упора вниз и искать выход в нижних боковых проходах.
Неожиданно забрел в какой-то большой, высокий освещенный коридор. Шел по нему, уже не таясь. Настолько устал. Увидел вдруг перед собой фигуру, которая хрипло сказала:
– Привет.
Я ответил:
– Привет.
Фигура приблизилась вплотную, от нее пахло рабочей робой и недавно принятым на грудь. Обладатель всего этого осмотрел меня и произнес: