Халцедоновый Двор. И в пепел обращен
Шрифт:
– Ваше величество…
Сухо поклонившись, Эоху Айрт вышел, оставив Луну во внутренних покоях одну. Опершись ладонью о тисненную серебром кожу стенной обивки, Луна с досадой стиснула зубы. Нехорошо вышло. Совсем нехорошо. Но что она могла поделать? Пожалуй, ирландцы были единственными дивными на всю Европу, скучавшими по временам правления ее предшественницы, по тем дням, когда королева Халцедонового Двора не стеснялась манипулировать никем – ни смертными, ни всеми прочими.
«Хотя нет, они не единственные. Но самые назойливые».
Да, желания их Луна вполне понимала. Если бы ее страну заполонили
Совладав с выражением лица, Луна вернулась в приемный зал. Придворные шушукались меж собой: ухода Эоху Айрта и его воинов не проглядел ни один. Кое-кто из них даже принял подарки за то, чтоб склонить Луну в пользу ирландцев. Нианна, дура безмозглая, стремясь извлечь выгоду из положения правительницы гардеробной, вовсю флиртовала с ганканахом [11] , коего посол имел дерзость привезти с собою. Дай Луна им хоть полшанса – прожужжали бы ей все уши.
11
Ганканах, или ганконер, в ирландском фольклоре – сладкоречивое волшебное существо в мужском облике, соблазняющее смертных женщин.
Но нет, сейчас она подобных речей терпеть была не намерена. В Халцедоновом Чертоге имелись банные покои с ваннами, наполняемыми подогреваемой саламандрами водой. Пожалуй, стоит отдохнуть в одной из них да поразмыслить, чем бы умиротворить сердца Верховных Королей, владык Темерского Двора.
Однако с этим Луна опоздала. Пока она мешкала у кресла, двери вновь распахнулись, явив ее взору человека, казавшегося здесь еще более неуместным, чем даже ирландцы. Песочного цвета волосы, крепко сложен, обыкновенен, точно черный хлеб, а на лице – целеустремленность, прямо противоположная беспечному веселью придворных.
Глашатай снова возвысил голос:
– Принц Камня!
Лондон, на земле и под землей, 3 июня 1639 г.
Треднидл-стрит оказалась от края до края запружена густой мешаниной телег, карет, верховых и пеших путников, а посему Энтони повернул на юг, миновал не столь людную Уолбрук-стрит, а затем свернул в куда более узкую Клок-лейн, под сень выступавших наружу, нависших над дорожною грязью верхних этажей. Укрывшись в тени Катлерс-холла, он приложил ладонь к толстому осмоленному брусу, разделявшему два здания, и широко развел пальцы.
Лондонский люд позади по-прежнему шагал своей дорогой, не замечая ни Энтони, ни темного проема, появившегося там, где его отродясь не бывало, словно втиснутого в несуществующую пустоту меж домами. В эту-то узкую брешь и шагнул Энтони, развернувшись боком, чтоб не задеть плечами стен.
Когда проем затворился за его спиной, он оказался на верхней площадке столь же узкой лестницы, спиралью тянувшейся вниз и почти не освещенной. С осторожностью нащупывая ногами камень ступеней – не сланец, не известняк, не кентский базальт, а гладкий, черный, какого не сыщешь ни в одном из обычных лондонских зданий, – Энтони начал спуск.
И вправду, пределы, в которые он вошел, не имели с обычными зданиями ничего общего. Казалось, он – в ином мире, и, в некотором смысле, это действительно был иной мир – тень Лондона, обретшая под землей форму и приютившая в мириадах покоев, залов и коридоров целый двор волшебных созданий, да так, что никто этого не замечал и даже не подозревал о его существовании.
Никто… за редким исключением.
От подножия лестницы вела вперед сводчатая галерея. Меж арок, поддерживавших потолок, мерцали холодные огоньки. Одни держались на месте, другие неспешно блуждали в воздухе сами собой, отчего тени двигались, дрожали, приплясывали. Да, мир этот отражал мир наверху, но вовсе не просто и прямо: вход с Треднидл-стрит находился совсем недалеко, однако расстояние пришлось прошагать немалое. Если догадки Энтони были верны, искать нужную ему особу следовало здесь.
Ливрейный дух, стоявший у дверей, подтвердил его правоту. Дивное существо глубоко поклонилось, распахнуло двери и удивительно громким для столь невеликих размеров голосом объявило:
– Принц Камня!
Картина, открывшаяся за дверьми, просто-таки ослепляла: яркие, как самоцветы, шелка, фантастические создания, сидящие либо стоящие в заученно непринужденных позах… Ко всему этому великолепию он давно привык… но не к центральной его фигуре, не к той оси, вкруг которой вращалось все остальное.
Луна стояла у кресла на возвышении, настороженная, точно застигнутая врасплох лань. Затейливые завитки ее серебряных волос подрагивали у щеки: по-видимому, за миг до крика глашатая она резко повернула голову. Блеск локонов затмевал собой серебряную парчу подъюбника, еще ярче оттеняя полночную синеву глянцевитого шелка лифа и сборчатых верхних юбок. В венце ее мерцали сапфиры – каждый ценою в целое состояние.
Встретившись с нею взглядом, Энтони моргнул, и минутное очарование рассеялось. Вид королевы дивных ошеломлял, сколь бы часто ты с нею ни виделся, а он уж давненько здесь не бывал.
Луна выступила вперед, приветствуя гостя. Безупречную линию ее бровей портила лишь крохотная морщинка над переносицей; должно быть, за нею таилось нешуточное разочарование.
– Энтони, – заговорила королева. После резкого шума и гомона лондонских улиц голос ее зазвенел, точно музыка, однако улыбка, заигравшая на губах при виде Энтони, не коснулась встревоженных глаз. – Рада вновь видеть тебя. Не прогуляться ли нам в саду?
Это устраивало Энтони как нельзя лучше. Поклонившись, он предложил королеве руку, и оба покинули зал. Следом за ними потянулась стайка самых доверенных из ее придворных дам.
Дивные, попадавшиеся навстречу, уступали дорогу, почтительно кланяясь и королеве, и ее смертному принцу. Окончательно привыкнуть к этому Энтони не мог до сих пор. В те времена, когда старый король Яков учредил титул баронета и принялся торговать дворянскими грамотами, дабы пополнить отощавшую мошну Короны, богатый отец тоже купил себе наследственное рыцарство, однако почестей, оказываемых принцу, сей ранг отнюдь не заслуживал. Да, в переходе от положения к положению он практиковался не первый день, но почести сродни королевским неизменно заставали его врасплох.