Халид его пленница
Шрифт:
– А теперь, - говорю, когда её взгляд становится осмысленным. – Мы поедем к тебе. Продолжим.
Глава 14. Ада
Мы не говорим с Халидом с того самого подъезда. У меня спирает дыхание, разум стекает по телу бесполезной серой жидкостью. А сердце до сих пор грохочет, предательски.
Касаюсь губ, когда Халид открывает передо мной дверь и не видит. Всё пульсирует и болит. Мне кажется, что мужчина мог прокусить до крови, точно мог. Хорошо хоть джинсы целы и мне не приходится дефилировать с голыми бёдрами.
Как
Всегда только она и есть, когда я оказываюсь наедине с собой. Или в компании Халида. Давящая изнутри, разрывающая. Как напоминание, что я одна, нужно бороться, выживать. И никто не поможет.
У меня есть лучший друг, который сделал для меня больше, чем кто-либо ещё. Есть Тиса, забавная девчонка, которая была готова на всё ради помощи. И Ника, которая, я уверена, вернулась бы в страну, если бы мне действительно нужно было.
Но я, на самом деле, одна в этой борьбе.
Кручу в голове фразу, которая прекрасно описывает моё состояние. Что мы в одиночестве приходим в этот мир, и так же одни его покидаем. Услышала случайно и запомнила. Потому что так и есть.
Одна.
Но у меня есть Ян, замечательный мальчишка, который рисует фломастерами на стене, любит просыпаться рано и прыгать на кровати, разбрасывая всё вокруг. И за свою семью я буду бороться до конца.
Я готова сейчас спорить с мужчиной, доказывать или прогонять. Отпираю дверь в квартиру, бросаю ключи на тумбочку. Завариваю себе чай, делаю кофе Халиду, который тот снова не выпьет.
– Ты подозрительно тихая, - Халид усаживается на стул, поворачивает так, чтобы наблюдать за мной. – Подсыпаешь мне яд втихаря?
– Зачем? Ты сам себя погубишь, Халид. В один момент ты просто не справишься с тем, что взвалил. А я буду рядом лишь для того, чтобы увидеть это.
– Ада, если бы я хотел послушать философствование, то поехал бы к матери. Здесь я не за этим.
– Опять прижмёшь к стене? О, или лучше выйти в подъезд? Очевидно, что раз я теперь недостойна твоего дома, то лучше всего заниматься сексом там.
Сжимаю крепко ложку, помешиваю сахар. Звон отдаёт эхом в голове, гулша собственные мысли. В старом подъезде, где треснула плитка, на грани злости и желания, с криками и поцелуями – наш первый раз спустя пять лет.
Что прекрасно характеризует наши отношения.
Грязь и разруха, никакого будущего.
– Иди ко мне, колючка, - Халид не спрашивает, просто тянет к себе, когда я ставлю кружки на стол. Падаю на его колени, пытаюсь вырваться. – Без сопров, Ада. Знаешь, как это?
– Нет, прости, забыла. Напомнить не получится.
– Ты невероятная, - внезапный комплимент глушит и выбивает привычную дерзость. – Всё повторяешь, что будешь смирной и послушной, а после этого со всех сил борешься со мной. Не умеешь держать своё слово.
– Я…
– Это был не вопрос. Ответ я уже получил давно, когда ты сбежала от меня. Помнишь условие? Ты нарушила все договоренности, а я возьму плату за каждое твоё предательство.
Халид говорит так, словно уже знает, что я спрятала нашего сына. Увезла, растила в одиночестве. И пусть мужчина не хотел детей, уверена, не упустить возможности этим уколоть, упрекнуть.
Как ещё одна моя слабость, на которую ему приятно давить. Так, чтобы я прогнулась. Хотя сама себе напоминаю юлу. Чем сильнее меня заводить, трогать, раздражать – тем дольше я буду сопротивляться.
– Мстить девушке, Хал, это низко.
Устраиваюсь на нём удобнее, потому что никто не собирается меня отпускать. Гладит ноги, бёдра и талию. Мне приходится обнять мужчину за шею, чтобы спрятать взгляд на его груди. Не хочу смотреть, говорить, спорить.
Меня до сих пор колотит, будто всё ещё в том подъезде, всё ещё царапаю мужчину, пуская тому кровь. Чувствую себя больной из-за того, что возбудилась в тот момент, смогла достичь оргазма.
– Низко, Ада, - повторяет мой тон, насмехается. – Признаваться в любви, а после сбегать. Сколько продержалась? Три минуты? Я ненавижу ложь.
– Я не лгала. Тогда мне казалось, что я тебя любила. А после поняла – просто Стокгольмский синдром. Ты был тем, Хал, кто очень сильно обидит, а после и пожалеет. Это ненормально. Так что я ушла.
– Сбежала. И не прикрывайся блядским синдромом, со мной подобноё не пройдёт.
– Я не прикрываюсь, а излагаю факты. Подожди, - ловлю его ладонь возле края рубашки, отвожу. – Нужно обработать царапины.
– Новые шрамы меня не испортят больше, чем уже.
Ну да. Ведь Халид весь усыпан шрамами. Белая полоска на лице, аккурат над линией бороды. На теле, возле сердца, весь торс. Даже на ладони есть. Будто сам мужчина не мог бы жить без шрамов.
Не понимаю, зачем продолжаю сжимать его ладонь. Рассматриваю отметины: старые и оставленные мной же. Глубокие царапины на самом деле, Халид должен был остановить меня сразу. Но не стал.
Обвожу следы в форме полумесяцев. Старые, загрубевшие. Они были ещё при нашей первой встрече. Посреди ладони, на большом пальце, на внутренней стороне. Будто кто-то со всей силы вцепился в его руку.
Интересно, тому «кто-то» Халид тоже позволил?
– И всё равно, - отвлекаюсь, отталкиваю от себя его руку. – Считай, что мне не нравятся твои шрамы.
– Переживёшь, - рычит, сминая губы. Не целует, а кусает. – Со мной ты со всем смиришься.
– Хал!
Неприлично вскрикиваю, когда он поднимается на ноги вместе со мной. Держит на руках, легко, доказывая насколько он сильный. Что в любой момент может скрутить, без усилий.
Халид не отпускает, а двигается в сторону моей спальни.