Ханна
Шрифт:
— Вы не можете, а я очень даже могу, — ответила она. Мистер Марстон едва заметно зашатался. На мгновение Ханне показалось, что он сейчас в самом деле упадёт в обморок.
— Принесите стремянку, Ханна, — распорядилась мисс Ортон. — Флорри, маленький фонарь и, я полагаю, чистящий раствор: одна часть карболовой кислоты на восемь частей воды, четверть чашки жавелевой воды и четверть чашки хлорной извести. Всё понятно?
— Да, мэм.
Пять минут спустя Ханна уже заглядывала в вазу. Она опустила туда на верёвке маленький керосиновый фонарь, чтобы осветить внутреннюю поверхность вазы. Девочка почувствовала,
— Мы едем домой. Домой! — И дотронулась до мешочка с кристаллами.
— Ханна, что там? Видите что-нибудь? — К мистеру Марстону вернулся обычный властный тон.
— Ничего, сэр. Тут ничего нет.
— И не воняет? — уточнила мисс Ортон.
— Нет-нет… совсем ничем не пахнет.
— Что ж, — начал мистер Марстон, — японскую керамику обжигали при очень высокой температуре, что обеспечивает полную непроницаемость для жидкости… — Однако пока мистер Марстон читал лекцию о киотском фарфоре, Ханна всё-таки почувствовала запах — чистый и резкий аромат солёного морского бриза. «Внутри этой вазы целый мир — другой мир!» — с восторгом подумала она и вдруг заметила, что от мешочка исходит прохладное сияние, а в ступнях появилось странное покалывание.
Необычное ощущение в ногах не оставляло Ханну весь день, а к вечеру оно распространилось со ступнёй на лодыжки. Иногда это было лёгкое покалывание, а порой ноги будто окружал тихий шёпот воды. Ходить это совсем не мешало. Напротив, Ханне было так легко, что ей казалось, будто она скользит по воздуху, едва касаясь полированных полов и восточных ковров дома номер восемнадцать. И несмотря на всеобщую суету из-за пропавшей кошки, девочка чувствовала себя удивительно спокойной и свободной. Как будто с исчезновением Яшмы она нашла в себе уверенность и вдруг обрела грацию. Ханна не могла дождаться, когда закончит с делами. Сегодня была её очередь первой мыться в старой чугунной ванне, которой младшие служанки пользовались сообща, и ей не терпелось посмотреть на свои ноги.
Наконец Ханна оказалась одна в купальной комнате. Это был небольшой чуланчик, почти всё пространство которого занимала старинная ванна в форме туфли, стоящая на ножках в виде львиных лап. На стене имелся крючок, чтобы вешать форменное платье, а рядом стояла табуретка, куда можно было положить полотенце. Ханна начала раздеваться. Мешочек она всегда снимала последним. Теперь там лежала ещё и слеза, которую она пролила рядом с арфой, чудесным образом превратившаяся на губах художника в сверкающий овальный кристалл.
Раздевшись, Ханна обычно убирала мешочек в самый глубокий карман платья. Но сегодня девочка немного изменила свой ритуал. Она сразу сняла мешочек и не стала прятать его в карман. Ханна чувствовала свет кристаллов: через ткань мешочка его никак нельзя было увидеть. Она развязала мешочек, заглянула внутрь и ахнула. Внутри был только светящийся туман. Девочку охватила паника. Неужели кристаллы рассыпались, и от них остался только этот холодный — как предсмертный вздох — дымок? Тут Ханна снова почувствовала покалывание в ногах и быстро стянула чулки.
На первый взгляд её ступни и лодыжки не изменились: такие же бледные и узкие, с голубыми перекрестьями вен, уходящих к щиколоткам, под белой, почти прозрачной кожей. Но вдруг Ханна заметила кое-что ещё. Тонкую, едва различимую сеточку. Она наклонилась и пригляделась. Сеточка чем-то походила на кружево, но отверстия в ней были не круглые и не четырёхугольные, а необычной формы. В виде капелек!
— Что же со мной случилось? — прошептала Ханна, рассматривая ноги. Она провела по ним руками, потом снова взялась за мешочек и заглянула в него. Туман никуда не исчез, но теперь она разглядела в нём несколько кристалликов. На вид они были совсем обычные и вовсе не сияли, как мерцающий туман вокруг них.
Через двадцать минут, когда Ханна уже легла в постель, к ней кто-то тихо постучался.
— Да.
— Это я, Флорри. Извини, если разбудила.
— Что случилось?
— Слушай, у меня и у Дейз всё страшно зудит, и ванна пахнет солью. Только не той, дорогой, какую сыплют в воду девочки Хоули, а какой-то ядреной. Ты как, тоже чешешься?
— Э-э… Я в воду ничего не сыпала. — Ханна зажмурилась и соврала: — Но я тоже чешусь, да. Может, мы, когда ванну чистили, плохо развели борное мыло с жавелевой водой?
— Наверно, — согласилась Флорри.
— Да, наверно.
Ханна клятвенно пообещала себе, что больше никогда не будет купаться первой.
16
НИКАКИХ СЛОВ НЕ ХВАТИТ
«Элизабет М. Прути» вышла из Бостонского порта и взяла курс на северо-восток через Массачусетский залив. Как только пароход обогнул полуостров Кейп-Энн, с востока накатили большие волны.
— Ох ты! — вздохнула Сюзи.
— Что с тобой? — повернулась к ней Ханна. Девочки стояли рядом на палубе.
— У меня всякий раз такое начинается, как выходим за Кейп-Энн. Как будто весь океан хлынул на меня и выворачивает наизнанку. — Розовое личико Сюзи посерело. — Там открытое море. Целый Атлантический океан, — прошептала она.
Ханна же была в восторге от того, что так пугало Сюзи. Но она старалась не проявлять радость открыто. Прошлым вечером, когда она, купаясь, обнаружила у себя на коже тонкую сеточку в виде капелек, Ханна поняла, что глубоко внутри в ней начались крайне странные перемены. После купания она ещё не меньше полудюжины раз смотрела на свои ноги. Похоже, вид сеточки менялся вместе со временем суток: иногда она была более заметной, иногда — менее. Но удивительнее всего, пожалуй, Ханне казалось вот что: хоть она и чувствовала, как отдаляется от всего, о чём раньше мечтала, от возможности стать «правильной», её это больше не пугало. Девочка ощущала, что движется к чему-то новому: немножко страшному, но вместе с тем настоящему.
Ханна закрыла глаза и отдалась ритму моря. Это чем-то напоминало ту ночь, когда она впервые почувствовала трепет струн, донёсшийся к её постели через шум норд-оста. Теперь это была не буря, а рёв двигателей и грохот волн, рассекаемых носом парохода. Однако девочка различала за этим шумом звуки и мелодии морских глубин, отдававшиеся в её сердце подобно музыке арфы, только ещё сильнее. И в эту минуту она поняла, что не только может играть на арфе, но что если сейчас её смоет с палубы в море, то она поплывёт, потому что умеет плавать, пусть никогда и не пробовала.