Ханты, или Звезда Утренней Зари
Шрифт:
Демьян помолчал, потом сказал сыну:
«Твои пути-тропы пойдут дальше, чем мои. Ты увидишь многих наших родственников…» — он сделал ударение на последнем слове.
«Будь достойным родственником», — понял сын. Он вспомнит слова отца много лет спустя, когда подружится с венгерским инженером Керести Ференцем. Ференц приедет на монтаж электронного оборудования для обработки полевых материалов сейсморазведки на нефть и газ. Он станет помогать «расколдовывать» землю ханты и манси, чтобы постичь ее многие тайны с помощью электроники. Его заинтересует и жизнь и духовный мир коренных жителей. После, вернувшись домой, он расскажет о своих впечатлениях своему народу. И Микуль получит из Будапешта журнал «Уй тукор» с заметками Ференца «Наши родственники, живущие в Сибири…».
Это будет потом. А пока Демьян размышлял о своей связи с человечеством. Эта связь ему нужна как жизнь. А может быть, и больше жизни. Ведь он погиб вместе с двумя братьями под Москвой в сорок втором году. Его вместе с младшим братом разорвал шальной снаряд на берегу озера Балатон в Венгрии в сорок пятом году. Пуля, что вошла в
Теперь, прислушиваясь к голосу полозьев, он почувствовал, что его родственной связи с миром что-то грозит. Пока еще не ясно, что именно — все размыто, как в тумане. Но тревога рождалась, и он ничего с ней не мог поделать. Не мог прикрикнуть на нее, как можно было, прикрикнув на Харко, оборвать его вой.
Многолетняя жизнь в тайге обострила все его чувства, и он всегда безошибочно воспринимал и предугадывал явления природы, а через них и жизненные явления. Чутье ни разу не подводило его. Вот и сейчас обрадовался бы ошибке, да знает, что не ошибается. Может быть, все-таки смутили родственники-искатели?! Нет, конечно, совсем правильных родственников. Люди все очень разные. И за искателями, слыхал, кое-какие грехи водятся. Но кто совсем безгрешен?! Нет, наверное, таких. А коли есть, так немного их. Разве что боги небесные и земные? Так, судя по мифам, и они горазды на разные выдумки и проделки. Во всяком случае, иногда поступают как неразумные младенцы…
После болота он выехал на главную — испокон веков называемую Царской — дорогу, что по сосновым борам, вдоль Матери-Реки, тянулась с запада на восток и соединяла зимой два поселка — Нижний и Верхний. По ней ездили в Город на правом берегу Оби, вывозили пушнину и рыбу. От нее шли ветви-отростки к небольшим селениям охотников.
Вожак Вондыр сам повернул на восток, словно давно ему ведомо было, куда хозяин держит путь. А Демьян ехал, и мысль его быстрокрылой птицей то устремлялась вперед, то вновь возвращалась, то опускалась в глубь времен, то спешила обратно в сегодняшний день. А затем с мелодией полозьев, что показалась теперь скрипуче-жесткой, вернулась к Родниковому озеру. И где-то внутри сначала зашаял, а потом все сильнее и сильнее стал разгораться черный огонь, что шершавым языком лизнул сердце.
Он отчетливо увидел, что озеро перерезано темной бороздой, что острие этой борозды упирается в его недалекое зимовье — несколько малых болотных озер, сосновый бор — тут и дом, и пастбище. Он вспомнил рассказы охотников Нижнего поселка, где уже появились такие гости. Вперед пускают рубщиков с топорами и пилами, рубят прямую и широкую просеку. За ними идут машины со стальными бурами, которыми в таежную землю вгрызаются. Есть у них, по словам знающих людей, и диковинные приборы, что улавливают дыхание Земли, помогают слушать глубины, неподвластные глазу и слуху охотника. Едут они по бумаге, где нарисован лик Священной Земли — озера и реки, леса и болота, боры и ручьи, таежные сопки и низины. Рисунок этот у них картой называется. И наверняка попали туда и зимний дом Демьяна с коралем и конусообразным сараем из жердей — «домом рыбы», где хранится не только рыба, но и мясо и охотничий инструмент. Отмечена на этой бумаге и родовая речка Древесная, или Юхан-Ягун, что впадает в продолговатый, далеко вдающийся в сушу урий-залив. На правом возвышенном берегу этого Юхан-Ягун Урия стоит Весеннее Селение рода. Избушки из тесаного бруса, крытые берестой. За ними выстроились лабазы на курьих ножках для зимней одежды и съестных припасов. Чуть впереди навесы и коптильни — тоже под берестой. Напротив дверей — глинобитные печи, в которых выпекают хлеб. На пристани перевернутые лодки и обласа, вешала для неводов и сетей.
Видно, карта не обошла стороной и Летнее Селение на Левобережье Реки, где на песчаной косе, у леса, примостились легкие дощатые домики, летние лабазы и печи, те же навесы и коптильни.
И Осеннее Селение рода не упустила бумага-карта на большой Протоке Болотной Стороны, в вековых соснах на крутом песчаном яру. Там тоже целое становье с добротными домами и всеми необходимыми постройками. Видел Демьян такие рисунки с ликом Матери-Земли — все там есть. Не ошибаются те, кто их делает. Не раз в этом убеждался. И вот искатели, видно, тоже не ошиблись — прямо нацелились на Демьяна. Через неделю-другую выйдут к его зимовью — сосновый бор разрежут, кедровники разрежут, березовые рощицы возле Древесной разрежут, попадется селение — разрежут. Сказывают охотники, не могут они свернуть ни на шаг, не положено. Где по бумаге-рисунку им указано, там они сверлят землю на полтора-два десятка метров и закладывают что-то порохоподобное, что бухает, стреляет в глубь Сидящей. Но это только начало. За ними приходят вторые. Те уже дырявят землю на километры в глубину, они намного сильнее первых. И если они находят горючий жир, нефть, появляются третьи — добытчики. От тех, третьих, добытчиков, сказывают, уже совсем жизни нет. В буквальном смысле переворачивают боры-беломошники, урманы черные, болота бескрайние. Сказывают, будто сами же искатели и добытчики нефти бахвалятся, что на десятки километров от своих путей-дорог ничего живого не оставляют. Никак не хотелось верить в это. Но если здраво рассудить, то у тех же искателей сколько разных машин! А ежели все это двинуть против тайги, против зверя и птицы — какая земля не застонет?! Какой земле под силу выстоять и победить?! К примеру, зимой, в глубокий снег, сохатого можно голыми
Он ехал и все размышлял о прошлом и будущем. И огонь постепенно охватывал все нутро, и не могли его остудить ни холод, ни снега и льды этой земли, что взрастила и вскормила весь его род и его самого. И потомков должна вскормить и поставить на ноги. А щемящая боль внутри теперь ни на мгновение не отпускала его. Все другие заботы стали отходить в сторону, все оттеснило острие борозды, что упиралось в сердце. А забот житейских немало было в жизни его. Вот и олени сколько тягостных дней доставили ему. Еще года три назад хозяйство имело три стада. Как и все охотники, Демьян в каждую осень получал три-четыре упряжки — столько ему нужно было для охоты. Весной, после закрытия сезона, возвращал оленей в стадо. Потом их не стало. Часть забили на мясо, часть продали охотникам, а остальных перегнали в другое отделение коопзверопромхоза, на соседнюю реку, где им через год тоже пришел конец. Говорили злые языки, что директор на орден метит — решил завалить оленьим мясом все нефтяные города и поселки. Но, однако, прогадал — вскоре его сняли то ли за это, то ли за какие-то другие неблаговидные дела. Снять-то сняли, а оленей не вернули. Тут разговоры пошли, что и нефтяные люди во многом виновны. Ведь они пути-дороги свои прокладывают по лучшим землям — бесценным борам-беломошникам и черным урманам. Ягельники где машинами перепахали, где огнем пожгли. Оленей же, растеряв остатки совести, где собаками травили, где из ружей били, где вертолетами загоняли-замучили. Но мысль Демьяна шла немного другими тропами: все-таки и свои виноваты — руководители хозяйства, оленеводы, охотники. У плохого хозяина всегда посторонний виноват, размышлял он. Верно, все было: и машины, и собаки, и ружья, и вертолеты. Он не оправдывает нефтяных людей. Но ведь те, кто вертолетом управляет, кто собак натравливает, ружье поднимает — все это разумные люди, язык имеющие люди, разговаривающие люди, а не безмозглые машины. Все надо было решить с ними полюбовно, по-родственному. Разве бы не поняли они, что на Севере все держится на олене. Олень нужен земле, нужен охотнику, нужен рыбаку, нужен, наконец, и нефтяному человеку. Поняли бы нефтяные люди, поняли. Только хорошенько растолковать надо было всем, кто приезжает сюда. Растолковать их начальникам, их женам, их детям. Наконец, их собакам. Ведь их главная добыча, как понимает Демьян, не олени, не звери и птицы, а горючий жир земли, который оленю и вовсе ни к чему. Пусть копаются нефтяные люди, только бы не мешали. А земли вон сколько, если по-родственному, так на всех хватит. Найдется место и охотнику, и оленю, и нефтяному человеку. Издревле ханты считали, что земля священная и она принадлежит всем живущим сразу и никому в отдельности. И нет большего зла, ежели кто из-за нее ссору затеет. Не ссориться нужно, но поклоняться ей, Сидящей Матери. Она сама знает, сколько брать на себя людей, зверей-птиц и рыб, разных таракашек-букашек. Она знает, что ей под силу.
Да, Священной Земли на всех бы хватило!.. Да вот теперь дела-то пошли не по-родственному — и первым ни в чем не повинного оленя вытеснили. Если и дальше так пойдет — можно и зверей-птиц и рыб в водном царстве вытеснить. А там, глядишь, дойдет и черед до человека этой земли. Охотнику уже сейчас тяжко стало без оленя. А олень нынче дорого стоит. С этой осени, слыхал Демьян, за важенку уже полтораста рублей просят. Новый снег — новые цены. Все выше, все дороже. У охотника зимний план в шесть сотен, это весь доход среднего промысловика. Купишь одну упряжку, а домашним на что жить?! Одежду-обувь где возьмешь?! Олень не только транспорт, но и пища и одежда. Не одно столетие он возил, кормил и одевал род Медведя, Бобра, Лося и многих других. И вот пришло время — хоть «кулаки свои заправляй». И было бы где взять оленя! Будет и на что купить, да не купишь — вот в чем все дело!
4
Мысль об искателях ворохнула огонь в груди, а огонь пробудил жажду. Захотелось воды, а вода напомнила о правом притоке главной Реки, через который ему предстоит сегодня проехать. На страже этого болотного притока стоят древние кедры-старики, что мощными кронами подпирают небо по обоим берегам. За их спинами кочкастые болота сменяются ровными сорами с редким сосняком.
Он хорошо знал этот приток и любил его за степенность, за покладистый характер. Не раз ездил по нему летом и зимой, когда в колхозные времена в верховье пас стада оленей. К тому же это родные места его матери… Но сейчас его мысль по знакомым излучинам и прямицам убежала к устью, где много лет назад, после войны, в пору белых ночей, он вез доктора МАРИНУ в Нижний поселок, и она, увидев справа приток, спросила:
— Как эта река называется?
Он взглянул на устье и коротко ответил:
— Ягурьях.
— А-а, — протянула девушка. — А кто там живет?
— Люди рода Лося, — сказал он медленно, в такт движению своего весла. — Сардаковых сир.
— Они далеко, в верховье реки? — спрашивала она.
— В роду Лося четыре ветви, — пояснил Демьян. — Люди двух ветвей в верховье на озерах рыбу ловят, оленей пасут. Болотными их называют. Две другие ветви на главной Реке живут. Скоро их селение будет. Еще до войны там приемный пункт рыбы поставили.