Хаос
Шрифт:
Но еще это семья, где никто никого не осуждает, где никто ни к кому не лезет в трусы, где, несмотря ни на что, чувствуешь себя в безопасности. В этом домишке на Джайлс-стрит мне уютно, как никогда в жизни.
Когда я не готовлю и не убираю, то рисую. Нашла старые обои и начала развлекаться. Винни это замечает.
— Цыпа, да это же просто супер! — кричит он и приносит мне скотч, чтобы приклеивать картинки на стену. Рисую все подряд — что видела, что помню. Один раз застала Винни с ребятами вповалку спящими в гостиной внизу — нарисовала и их. Решила, что им понравится — так и есть. Они вешают рисунок на стену. Но Винни от него становится грустно.
— Это же моя жизнь, Сара. Ты нарисовала мою жизнь.
— Ты такой довольный, когда спишь. Спокойный.
— Я не сплю, я под кайфом. И никакой я не довольный — это раньше был. А теперь дозу раздобыл — уже радость.
— Все равно. Мне бы такое спокойствие.
Лицо у него темнеет, как будто солнце скрылось за облаком.
— Ни к чему оно тебе. Если бы я решил, Сара, что ты сама можешь тут заторчать, я бы тебя тут же выставил. Тебе не положено. У тебя ребенок будет.
— Да я не об этом…
Или об этом? Если подумать, жизнь у меня дерьмо. Такую реальность никому не посоветуешь. Значит, если есть способ ее приукрасить — травка, колесо, игла, — почему бы и нет?
— Хочешь быть чистым — для начала не пачкайся. Не начинай. Не делай первого шага!
— Умей говорить «нет»?
— Вот ты смеешься, а это не смешно! Все мои друзья, все до единого, на чем-то торчат. Большинство из нас так и не слезут. Кто-то помрет. Ты не такая. Ты самая незадолбанная из всех, кого я знаю. Не надо меняться.
— Я и не собираюсь. Не буду ничего пробовать. Просто хотела нормально выспаться, и все. Проспать всю ночь по-человечески безо всяких снов.
— Слушай, а ты это нарисуй, а?
— Что?
— Свои сны. Нарисуешь — и выведешь из организма, может, и перестанет сниться…
Мне страшно. Такое чувство, что я выношу этот ужас на свет. Теперь он отравит мне дни, а не только ночи. Только кого я обманываю, спрашивается? Я все равно постоянно об этом думаю, выходит, Винни дело говорит — надо мне все это нарисовать.
Беру новый рулон обоев и начинаю рисовать. Карандаш не годится. Прошу Винни принести мне угля. Нужны жирные черные линии. И наверное, будет правильно рисовать тем, что уже обожжено огнем. Рука у меня трясется, когда я делаю набросок. Ничего не выйдет. Закрываю глаза — и я снова там. Кошмар у меня в голове, он переполняет меня, а потом вырывается наружу — свет и тень, лица, огонь, страх. Я начинаю рисовать не открывая глаз, а когда открываю — на меня с бумаги глядит лицо.
Человек с ребенком на руках.
Это он.
Это Адам.
Адам
Они отняли ее у меня — записную книжку. Отняли и не отдают. Джуниор просматривает ее, листает страницы.
— Это что такое? Твои секретишки? Никак ты всех их поимел? Вот извращенец!
— Заткнись! Отдай!
— Ух ты, тут и девочки, и мальчики! Так и знал, что ты больной. Да тебе столько не поиметь, даже за миллион лет. А наверное, хочется!
Пытаюсь отобрать книжку, но он поднимает ее высоко над головой и пляшет.
— Джуниор, это мои записи. Отдай книжку. У тебя что, ничего своего нет?
— Теперь есть. Твоя кни-ижечка!
— Отдай, кретин! Тебя это не касается!
Я в отчаянии. Ему нельзя туда смотреть. Лучше было бы разорвать ее или сжечь! Кровь бурлит от адреналина. Их четверо, а я один, но это уже не важно. Мне надо получить книжку назад, и я ее получу. Джуниор уже отбежал метров на двадцать, а его шестерки меня держат. Изо всех сил пытаюсь их растолкать, пихаюсь локтями. Одного отодвинул, но еще двое никуда не делись. Из-за их спин вижу, как Джуниор останавливается. Листает медленнее. Если я не доберусь до него за две секунды, я попал. Он прочитает заголовки колонок, прочитает описания. Найдет знакомые имена. И себя.
Ударяю самого высокого головой в живот, следующему врезаю коленом куда не надо, пролетаю мимо них, бросаюсь на Джуниора, даю ему под дых, валю на землю. Мы падаем на асфальт.
— Отвали, урод!
Книжка по-прежнему у него. Вцепляюсь ему в руку, разгибаю пальцы по одному. Он начинает визжать, как девчонка: без шестерок-то он уже не такой крутой. Три пальца — и он выпускает книжку. Она падает рядом с нами, я хватаю ее и отползаю от него. Поднимаюсь на ноги и засовываю книжку за пояс брюк. Джуниор валяется на земле, держится за пальцы другой рукой.
— Ты мне пальцы переломал, козел! Переломал на хрен!
Похоже, кто-то вызвал охрану — нас окружаю. Один охранник наклоняется к Джуниору и осматривает его руку, остальные два хватают меня за локти и волокут в школу. Ноги у меня почти не касаются земли. Уже у дверей слышу, как один из шестерок Джуниора врет про меня с три короба.
— Так и налетел на нас. Как бешеный. Как зверь. Будто обдолбанный!
Меня тащат в приемную директора и там первым делом обыскивают. Я надеюсь, что книжку они не нащупают, она совсем плоская, легко прятать, — но ее, конечно, находят. Просят достать. Я не хочу. Тогда мне говорят, что сами достанут, если я не хочу. Приходится залезть в брюки и вытащить книжку. Она слегка потрепалась и обмялась по форме моей задницы.
— Положи на стол.
Кладу — но заглядывать в нее не позволю. Это не их записи. Им туда смотреть не положено.
— Это не тетрадь. Что это?
— Записная книжка.
— Записная книжка, а дальше?!
— Записная книжка, сэр.
— Охранник протягивает руку к книжке, но я успеваю ее выхватить.
— Доусон, положи книжку.
— Нет, сэр.
Охранник цитирует устав школы:
— Учащимся запрещается проносить в школу личные вещи, кроме тех, которые необходимы для учебного процесса. Если подобные личные вещи…