Хаоспатрон
Шрифт:
– Надолго перекрыли? – спросил водитель.
– Пока непонятно, – доверительным (неожиданно для себя самого) тоном ответил Савельев. – Если вам в Ивантеевку, можно объехать.
– Не горит, – водитель покачал головой. – Случилось что-то?
– Учения, – не задумываясь, соврал Савельев, а потом вдруг выпалил, вовсе не понимая, зачем это делает: – Случайный пуск секретной ракеты…
– Не зацепило? – водитель окинул лейтенанта взглядом. – Кровь у вас.
– Ерунда, – отмахнулся Савельев. – Ну так что, подсказать вам, как можно объехать?
– Спасибо, я знаю. – Водитель закрыл
Некоторое время офицеры молчали, глядя на проезжающие машины, а затем напарник Савельева будто бы очнулся:
– Как-то странно поговорили, – напарник потер висок. – Вроде бы ни о чем, а ощущение такое, что ты ему всю историю выложил, от начала до конца. И я добавил пару комментариев. Как бы.
– Тоже такое чувство, – Савельев виновато взглянул на товарища. – Но ведь ты слышал, я ничего не говорил!
– Если уж поперла мистика, так поперла, – напарник вздохнул. – Быстрее бы сменили нас, пока мы еще во что-нибудь не вляпались.
– Поздно метаться, – Савельев указал на группу спецназовцев.
Группа отделилась от общей массы военных и направилась от места происшествия прямиком к перекрестку, а если точнее – к полицейским.
– Господа офицеры, сдайте оружие и пройдите в «Скорую», – сказал старший группы из четырех бойцов.
– Шутить изволите? – спросил Савельев.
Старший группы был без маски, поэтому нетрудно было определить, что он предельно серьезен. И остальные спецназовцы вряд ли были настроены на шутливый лад. Смотрели они будто бы сквозь инспекторов, а оружие держали наготове.
– Пройдемте, – повторил старший.
– Не было печали, – напарник, снова вздохнув, вынул из кобуры пистолет и протянул спецназовцу. – Совсем плохо дело, да? Все-таки будет карантин?
– Ради вашей же безопасности, – военный сунул оружие в карман. – Топайте.
Третье за последние полчаса резкое изменение ситуации окончательно лишило Савельева способности соображать, и он был вынужден покориться воле обстоятельств. Топать, значит, топать. Карантин, значит, карантин. И хватит загружаться непонятными проблемами. Все, закончили на сегодня с загадками!
Волевому решению Савельева все-таки не суждено было воплотиться в жизнь. Когда офицеры вновь подошли к месту происшествия, случилось то, что окончательно «сломало мозг» и Савельеву, и его напарнику, да и наверняка многим другим свидетелям.
Сначала вдруг ни с того ни с сего лопнули задние колеса несчастного «уазика», а затем остов машины снова завибрировал, заскрежетал и развалился на мелкие ржавые кусочки. Причем эти мелкие металлические обломки продолжали вибрировать, словно осыпались не на асфальтовое шоссе, а на вибростенд. Длилось это дело около минуты, по истечении которой обломки измельчились до ржавой пыли. А еще через минуту исчезла и пыль, будто бы впитавшись в неровности и трещинки асфальта и растворившись в грязной каше на обочинах. На том месте, где недавно стоял изуродованный «уазик», не осталось практически никаких следов загадочного происшествия.
Но самое интересное заключалось в том, что никаких следов не осталось на служебных машинах и одежде людей. Еще минуту назад машины были заляпаны подсыхающей кровью, а на одежде и лицах потерпевших красовались бурые разводы – ведь полностью смыть кровь не удалось никому. Но теперь все транспортные средства приняли первоначальный вид, одежда дипломатов и полицейских – тоже.
Савельев для верности похлопал по куртке, но с нее даже пыль не слетела. Подсохшая кровь бесследно исчезла.
– Это нормально? – оторопевший Фролов обернулся к Гаврилову, а затем скользнул взглядом по Савельеву и его напарнику.
– Почем я знаю? – Гаврилов пожал плечами. – Чтоб в пыль – это я видел. А что дальше бывает… не наблюдал… не до того было. А разве вчера и позавчера не так все прошло?
Фролов не ответил. Один из военных, судя по замашкам и повадкам, самый главный в их делегации, подошел к Фролову и деловито кивнул, отзывая Вадима Евгеньевича в сторону.
Когда Фролов и военный отошли, Гаврилов обернулся к полицейским и конвою, строго посмотрел на старшего группы спецназовцев, и тот от взгляда эксперта словно очнулся. Он кивком предложил Савельеву и напарнику все-таки выполнить предыдущий приказ, сесть в машину «Скорой помощи».
Савельев и напарник переглянулись, но ничего не сказали. А что тут скажешь? Разве что: «Спасибо непонятной аномалии за неожиданную очистку от подозрительных загрязнений и вечная память двадцативосьмилетнему раритету».
«Ах, да, – вспомнил Савельев, – я же решил, что эксперт по другому поводу упомянул про двадцать восемь лет. Интересно все-таки, по какому? Двадцать восемь лет назад, это был… 1984-й? Меня и в проекте не было. Интересно, что могло тогда произойти и какая может быть связь с нашим временем?»
Инспектор следом за напарником забрался в машину, уселся в кресло и устало откинулся на спинку. Если честно, ему было не так уж интересно, что там могло случиться в далеком восемьдесят четвертом году. На самом деле его интересовало, не затянется ли карантин. Очистка очисткой, но ведь отпускать инспекторов никто не спешил.
Именно по этой причине Савельев не выкинул из головы догадку о связи между каким-то происшествием в те далекие времена и тремя (как выяснилось) происшествиями за последние трое суток. Если в 1984 году случилось нечто похожее и карантин был недолгим, оставалась надежда, что и теперь он не затянется. Вывод казался вполне логичным, так что при возможности его стоило «провентилировать».
На передние сиденья «Газели» почти синхронно забрались два спецназовца, а в салон – врач, фельдшер и трое спасателей. Похоже, карантин действительно никто не отменил. Было непонятно, почему под него пока не попали дипломаты, но в остальном военные даже перестраховались, прихватили водителя машины спасателей и посадили в «Скорую» конвой. Оставалось дождаться, когда законное место займет шофер «Скорой», и карантинный экипаж мог спокойно отправляться в путь.
Савельев хмыкнул.
«Ну да, с таким-то конвоем и вправду «спокойно». Особенно спокойно от этого господам дипломатам и военным. Непонятно только, от чего они теперь страхуются? Зараза ведь исчезла. Боятся, что мы умом тронемся и бузить начнем? Было такое, что ли, в восемьдесят четвертом?»