Характерник
Шрифт:
Как только наши штурмовики открыли ворота, туда без лишнего шума проникли первые отряды, расходясь вдоль стен в обе стороны, за ними другие, полк за полком. Поднявшие тревогу татары уже не могли помешать казацкому воинству, началась ночная рубка саблями, ножами, копьями, почти вслепую, по едва видимым контурам. Чтобы как-то различить своих, казаки кричали "Гайда", татары - "Алла", но сумятицы хватало, путали и били своих. В рукопашных схватках сказалось наше преимущество в численности и боевом мастерстве каждого воина, к рассвету казаки преодолели основное сопротивление противника у стен и казарм. Бои перешли на улицы и дворы, во второй половине дня наши бойцы завершили полное уничтожение татарского воинства, как
Ночной бой принес многочисленные потери у нас, погибли от рук врага и потери крови от резанных и колотых ран около тысячи воинов, раненых вдвое больше. Спасли только четверть, слишком тяжелые увечья, хотя всеми силами боролись за жизнь каждого. Простояли в крепости почти неделю, дожидались окончания дождей, да и раненым дали возможность немного поправиться, набраться сил перед трудной дорогой по размякшему грунту. Добирались домой две недели, тянули застрявшие в грязи повозки, наш обоз растянулся на добрые две версты. В конце ноября, спустя почти два месяца после выхода в поход, наконец подошли к Сечи, грязные, усталые, потеряв половину своих товарищей. Но боевой дух не потеряли, среди казаков нет и следа уныния, только радость от завершения трудного пути и победы над врагом, да и дуван выдался неплохим.
После круга с раздачей доли каждому семейных казаков отпустили в долгий отпуск, на всю зиму, меня тоже, чем с удовольствием воспользовался. Год у меня выпал трудный, почти половина его прошла в разъездах, сначала с посольством, затем в осеннем походе, накопилась усталость, как физическая, так и душевная, из-за волнений и переживаний. Дома больше отдыхал, работы не очень много, Катя сама справилась с уборкой урожая на нашем огороде, другими хлопотами в нашем разросшемся дворе. Прикупила еже живности, теперь у нас в хозяйстве четыре лошади, у Каурки, Катиной кобылы, стригунок, две коровы, одна из них отелилась, три хряка, десяток овец, кур с два десятка. Сама Катя довольна, в ней даже появилась какая-то жадность к работе, не может сидеть праздно ни минуты. При том еще у нее остаются силы на наши бурные ночные занятия, с великой охотой и выдумкой. Нередко поражаюсь, откуда в Кате столько энергии, на все ее хватает.
Помогаю жене в домашних делах, ухаживаю за скотиной, купил телегу, с впряженной Кауркой привез дрова, камыш на растопку, корм животным, собираю сушняк и кизяк, не чураюсь "женских" работ - готовлю кушать, убираюсь дома, играюсь с дочерью. В первое время Катя недоумевала, у казаков подобное не принято, а потом привыкла, я ведь особенный, не обычный казак. Вновь приступил к лекарству, пользовал всю округу, ко мне стали привозить больных из других паланок (округов) Запорожья, даже из Полтавы, слава обо мне дошла и к ним. Принимаю их в бане, но планирую в следующем году пристроить к дому отдельную комнату для таких нужд, пациентов у меня много, даже иногда ждут очереди в доме.
Много времени уделял нашей дочери, Лизе скоро годик, уже пытается вставать на свои ножки. Смастерил ей подобие манежки из веток кизила, теперь она встает и ходит вдоль стенки, держась своими еще слабенькими ручками, устает и падает на попу. Вырезал ей игрушки и куклы, разукрасил в разные цвета красками из трав и ягод, луковой шелухи, теперь дочь с увлечением ими играется, берет на зубок. Ухаживаю и за Катей, она уже на сносях, берегу ее, трудную работу беру на себя. Так в домашних заботах встретил с семьей Рождество, за ним Крещение, масленницу, весной перед Пасхой родился сын. Роды прошли легко, после недолгих схваток появился на свет наш второй малыш, окрестили его в церкви Петром. Мальчик спокойный, почти все время спит, ночью особо не беспокоит мать. С молоком у Кати трудностей нет, она кормила до родов Лизу, а теперь обоих малышей, не стала отрывать дочь от груди, молока хватает.
За зиму не раз навещал своего наставника, он заметно
– Да, Ваня, приходит мой час. Но я ни о чем не жалею, жизнь прожил по правде, мне не зазорно смотреть людям в глаза. И тебе того же завещаю, кривдой счастье не поимеешь. Когда я помру, похорони меня, Ваня, на высоком берегу, буду смотреть оттуда на Днепр, с ним прошла моя жизнь, останусь и после.
После замолчал, смотря куда-то вдаль, возможно, вспоминал свою долгую жизнь, потом добавил:
– А ты, Ваня, живи, как живешь, расти детей, лечи людей, помогай нашему кошевому. Много в нем лукавства, но он душой за казачество, держись его. Твоя душа чиста помыслами, наверное, не зря Господь послал ее к нам, так не теряй ее, сохрани от соблазнов и гордыни. Тебе уготована непростая судьба, немалые испытания, будь же стоек и честен перед собой и людьми. Да поможет тебе Господь во славу Запорожского казачества!
Вот так напутствовал старый характерник при последней встрече, а через неделю приехал казак с Сечи, известил о смерти моего учителя. Я тут же собрался и отправился исполнить свой долг, достойно попрощаться с замечательным человеком, встретившимся на моем пути в этом мире. Благодарность и скорбь охватили меня, с такими чувствами я проводил наставника в последний путь со многими казаками, пришедшими на похороны Данилы Степановича. Упокоили его на высокой круче, как он просил, а после, на тризне помянули Войкова добрым словом. У меня осталось чувство, что я осиротел, потерял близкого мне по духу старшего товарища и друга, болевшего за меня всей душой. В доме наставника я ходил по комнате, все вещи напоминали о нем, долго не выдержал сердечной боли, взял оставшихся коней на привязь к своему Яшке, отправился на хутор, спеша найти в своей семье покой.
В мае 1673 года Сирко созвал казаков в новый поход, взять татарскую крепость Ислам-Кермен на левом берегу Днепра, а потом на чайках выйти в море, порушить османские крепости Измаил и Тягинь. В собравшемся на клич атамана войске почти десять тысяч бойцов, подогнали 150 чаек и 5 грузовых ладей с осадными пушками, еще обоз с провиантом, боеприпасами, другим снаряжением, он будет идти за нами до Ислам-Кермена. Почти все войско плотно разместилось на суднах, часть идут с обозом, тронулись в путь ранним утром. Я в атаманской чайке, как уже взрослый, сижу на веслах, гребу со всеми, пока не задул попутный ветер. Поставили парус, под ним плыли до вечера, встали на ночлег на левом берегу. Обоз от нас отстал, ему до крепости добираться пять суток. Второй день прошли также, частью под парусом, на третий до полудня подошли к татарской цитадели, пристали к берегу на виду, не скрываясь от врага, высадились, стали выгружать пушки.
Татары побоялись помешать нам, стояли на стенах и смотрели, как мы возимся с пушками. Левый берег в отличии от правого низкий, да и местность ровная, так что с пушками мы справились гораздо легче, докатили их до огневых позиций. Туда же перенесли бочки с артиллерийским порохом, ядра, гармаши и их подручные принялись готовить орудия к бою. Сразу после обеда они принялись обстреливать башни до полного разрушения артиллерийских позиций, перенесли огонь на следующие. Нашим канонирам понадобилось пять дней на уничтожение всей артиллерии противника, после разрушили ворота, открыв проход в крепость. В привычном нам порядке пошли на приступ ночью одновременно через ворота основным войском и по стенам верхолазами. В течении ночи и следующего дня полностью очистили крепость от татар, еще два дня ушло на его разграбление. Нагрузили обоз большей частью воинскими трофеями, товарами и мало-мальски ценным имуществом, нашедшимся в складах и домах, а потом подожгли крепостные сооружения, башни взорвали под основание.