Харбин. Книга 1. Путь
Шрифт:
Адельберг задумался.
– Мы познакомились за два года до этого, ещё в Могилёве. Тогда мы были оба в мундирах, нам не надо было думать, как приветствовать друг друга, что делать и о чём говорить. А тут, представляете себе, я стою в пыльной брючной паре, в туфлях, в фетровой шляпе, эдакий шпак. Каппель тоже был в штатском, только с белой повязкой на левом рукаве.
«Вот так, полковник, – сказал он тогда. – Русские люди взрывают русский мост, печально, конечно, что и говорить! Но не отдавать же его Тухачевскому. – И добавил: – Вы уж простите мне мою бестактность, но, как я полагаю, в гости к нам – вы». – «Прошу располагать мной, господин…» – не зная, как к нему обратиться, ответил я. «Подполковник! – заметил он. – В наше время, Александр Петрович, чинов не присваивают, да и не в этом дело».
Адельберг смочил губы коньяком.
– А я его хорошо помню, – всегда улыбчивый и живой, он почти никак не переменился за это время, если не считать его непривычного гражданского платья. Те же, знаете ли, жёсткие русые волосы, курчавые, и так же расчесаны на прямой пробор. То же… Никто из вас его не видел?..
Устрялов кивнул.
– …то же широкое лицо, – продолжал Адельберг, – и глаза те же – голубые, со смешинкой, та же бородка.
– Он ведь служил у красных в Самаре у Куйбышева, в штабе Волжского округа? Хотя тогда многие служили, и не только у Куйбышева! – заметил Байков и обратился к Устрялову: – Это из-за этого у него был «ледок» с Колчаком?
– Нет, уважаемый Николай Аполлонович! Не из-за этого! Сибирское правительство было кадетским, а Самарское – эсеровским. Каппель влился в Белое движение с самарцами, и почти до конца его считали близким к эсерам, хотя таковым он не являлся, – ответил Устрялов, – это я уже потом, в Сибири, узнал. Но продолжайте, Александр Петрович, прошу вас!
– Да, благодарю. Так вот! Стоим мы так, беседуем, и тут недалеко, саженях в пятнадцати, наверное, взорвалась шрапнель, выпущенная красными. Мимо нас бежали с обеих сторон два добровольца, тоже с белыми повязками… Как упали ничком и даже не пошевелились. Владимир Оскарович не дрогнул и спрашивает меня: «Не отвыкли ещё?» Я посмотрел на него, на его коня, тот при разрыве тоже не дрогнул. «Думаю, что нет!» – «Вот что, полковник, я сейчас черкну вам записку, мой штаб расположен во-он в той лощине, идите туда, скоро мы будем отсюда сниматься, тогда поговорим».
Прощаться я не стал, взял дирекцию на лощину, где находился штаб, потом оглянулся. Я от Волги шёл медленно; горизонт впереди немного повышался; оттуда из высоких плотных кустов стреляли по красному уже Симбирску пушки Вырыпаева, полковника, он тоже присоединился к Каппелю в Самаре. Справа, на некотором отдалении, с насыпи и моста ещё убегали люди – последние. Я недалеко отошёл, и даже видно было, как у них вздрагивали винтовки, – это они стреляли по тому берегу. Сейчас я всё это вспоминаю, господа, но как-то всё как в тумане, даже не знаю почему… Вот так я шёл к лощине; смотрел под ноги; видел траву, начинавшую жухнуть, сентябрь был сухой… Рвалось то тут, то там. Мешало думать.
– А о чём вы могли тогда думать? – спросил Устрялов. – Надо было бежать в укрытие!
– Думал о том, что хорошо, что я его сразу встретил! О том, что если доберусь до штаба живым, значит, первую половину пути сюда, на восток, я прошёл. Мне тогда эта простая мысль показалась неожиданной и даже какой-то радостной! Давайте, господа, ещё по одной, – сказал Адельберг и на правах хозяина налил коньяку.
– Интригуешь, Саша, рассказывай, что было дальше! – с нетерпением попросил Байков.
– Я и рассказываю! Так вот! Вдруг так бабахнуло, я с ног – как подкошенный. Лежал, правда, недолго, поднялся, отряхнул землю и понял, что взорвалось совсем уже рядом. Честное слово, какая-то ошалелость была в голове, и тогда я подумал, что надо бы двигаться быстрее – тут вы правы, Николай Васильевич, – а то вторая половина пути ведь могла оказаться совсем короткой!
Байков, Устрялов и Адельберг выпили.
– И тут, почти сразу, взорвалось ещё раз, опять рядом. Я увидел впереди яму или воронку и прыгнул в неё. Через несколько секунд отдышался, выглянул через край в сторону Симбирска и сразу вспомнил – Ленин-то родом отсюда, как и Керенский…
– Родила же земля два чудовища в одном месте, – задумчиво промолвил Байков.
– …я и подумал: «Так это, наверное, ты, уважаемый товарищ Ленин, сидишь вон на той колокольне и управляешь огнём?» – и сразу понял, что два взрыва, эти два посланных красными снаряда, предназначались для меня, рядом никого больше не было. Первый лёг, ещё дымилась воронка, – справа, второй – в десяти саженях впереди, а третий… А третьего, господа, это я осознал очень ясно, ещё не было, и вдруг я увидел, что к моей яме бежит сломя голову какой-то мужчина с белой повязкой на рукаве. И тогда же прилетел третий! Снаряд упал прямо под его пятки, и я увидел, как его забросило далеко вперёд. Вот такая картина!
Адельберг замолчал.
– Ну? – нетерпеливо спросил Байков.
– Всё произошло в течение нескольких секунд: два взрыва, яма, третий взрыв, и тогда я понял, что третий снаряд предназначался мне… И ещё я понял, что больше сюда стрелять уже не будут, потому что красный корректировщик наверняка принял попадание в того бежавшего мужчину с белой повязкой, добровольца, за попадание в меня. Сами понимаете, засечь такую подмену, на таком расстоянии, было невозможно. Когда до меня это дошло, их корректировщик, скорее всего, был уверен, что я убит, и стал искать другую цель.
– А доброволец? – одновременно спросили и Байков, и Устрялов.
– Доброволец? Вот это было любопытно. Вы уж простите меня за такой длинный рассказ, но это было самое интересное. Я посмотрел в ту сторону, куда он должен был упасть, потом посмотрел на город и зацепился взглядом за колокольню, где, скорее всего, засел тот самый корректировщик, и в этот момент прямо у меня на глазах верхушка колокольни лопнула, эдак бесшумно брызнула красным огнём и исчезла. И знаете, что я подумал?
– Что?
– А я подумал: «Молодцы! Вот тебе! Ленин! Прямым попаданием!»
Байков ухватился за живот:
– Как ты подумал? «Вот тебе! Ленин»?
– Да, я так и подумал!
Байков и Устрялов смеялись так громко, что вошедший в этот момент Кузьма Ильич застыл в дверях.
– Что это вы, господа?
Вытиравший слёзы Байков только замахал ему рукой: мол, входите и не мешайте.
– А дальше? Что было дальше? С этим добровольцем? – пытаясь как-то сдержать смех, спросил Устрялов.