Харизма
Шрифт:
Она кладет руки на стол.
– Твой проект обязан был победить в научном конкурсе.
Я потираю мозоль на пальце.
– Ага, но я ведь явно не лучший докладчик.
Это настолько сдержанная характеристика, что она граничит с иронией.
Доктор Стернфилд кивает.
– Можно сделать лучшее исследование или работать упорнее всех – но иногда этого недостаточно, не так ли?
Я толкаю к ней лежащий на столе бланк.
– По крайней мере, мне это зачтется для колледжа.
Она смотрит на этот лист бумаги.
– Твоей
Мой пульс резко ускоряется. AV719 – это экспериментальная методика лечения, нацеленная как раз на ту мутацию, которая вызвала муковисцидоз у Сэмми. По поводу предварительных результатов некоторые уже высказывались, используя слово на букву Ч, а чудо – это как раз то, что нужно моему брату, и раньше, чем его легкие станут работать еще хуже.
Стиснув ладони, я говорю:
– Вы не найдете ребенка, который заслуживает этого больше, чем Сэмми. А мы позаботимся о том, что он будет следовать протоколу лечения до последней буквы.
– Конечно, позаботитесь. Проблема только в том, что мест в программе намного меньше, чем желающих. А он уже участвовал в тестировании NSB-12. Но ты знаешь, как высоко я ценю всю вашу семью.
Все еще ценит, даже после вчерашнего вечера?
– Вы не пожалеете, если поддержите его.
– Но я ведь только оцениваю, насколько он подходит. Окончательный выбор все равно случаен.
Я никогда не списывала в школе, но я не могу перестать думать о том, как бы обмануть случайный отбор пациентов для клинических испытаний. Теоретически.
Доктор Стернфилд просматривает мои бумаги, но не берет ручку, чтобы подписать их. Она не может отказаться зачесть мне эту работу из-за того, что я завалила финал научного конкурса. Или может?
По-прежнему ничего не подписывая, она передвигает свой компьютер так, что он оказывается между нами. Неторопливо она открывает несколько файлов, среди которых я узнаю изображения образцов ДНК, с которыми я работала. Хромосомы, которые я с ее помощью научилась различать под микроскопом. Хромосомы из образца крови, который она взяла у меня в первый день работы над проектом.
Она открывает одну картинку за другой и очерчивает курсором отдельные последовательности.
– Помнишь этот ген? Отчасти именно из-за него у тебя такие потрясающие светлые волосы. А без этого твои глаза не были бы такими серебристо-серыми.
Я киваю. Может, снова просмотреть все это нужно, чтобы поставить зачет для колледжа. Пустая трата времени, но если нужно – что ж. Она продолжает, указывает то на один признак, то на другой, пока я вжимаю пальцы ног в восточный ковер. А потом она открывает одновременно десяток иллюстраций. Некоторые гены я узнаю, но большинство – нет. Она выделяет небольшой участок на каждом слайде и поворачивается ко мне, подняв
– Это комбинация аллелей, которая в итоге складывается в фенотип. Можешь предположить, что это?
Проверка? Серьезно? Я пытаюсь шевелить мозгами, но не могу вспомнить ничего ни об этой комбинации, ни даже о ее компонентах. Черт, я и здесь все завалила. Запинаясь, я произношу:
– Я н-н-не знаю.
Она наклоняется ко мне.
– Коммуникабельность.
Я смотрю на нее, прищурившись.
– Но разве на нее не влияют тысячи генов? И окружающая среда?
– Да, но я думаю, что эта комбинация – ключевая. Измени их соответствующим образом – и «фактор Q» у этого человека взлетит до небес. Ты знаешь, что это значит?
Спасибо Эви, я имела кое-какое представление.
– Показатель, который используют, чтобы измерить известность публичной персоны и ее способность нравиться людям, верно?
– Хорошая девочка.
Только теперь до меня доходит суть того, что она сказала.
– Ух ты. Если вы разработали терапию, которая повышает этот фактор, люди в очередь за ней выстроятся.
Ее глаза блестят.
– О да, непременно.
Я киваю в сторону главных ворот.
– А этих людей снаружи вы будете бесить еще сильнее.
Она кривится.
– И снова да.
Я прикусываю губу.
– Исследователи, которых я читала, пишут, что привязать гены к индивидуальным чертам характера слишком сложно. Они могут объяснить лишь малую часть нашего поведения.
Она рассматривает картинки и медленно проводит мизинцем вдоль фрагмента генетического кода, который, похоже, читается как С-А-Т.
– Большинство людей просто ищут не там. Я проделала предварительную работу, из которой следует, что это вполне возможно.
– Правда? Вы никогда этого не упоминали.
Она складывает руки домиком.
– А как ты думаешь, почему?
На ответ мне хватает наносекунды.
– Потому что это до невозможности противоречиво. И вам все равно не разрешат зайти дальше опытов на животных.
Она нажимает пальцем на воображаемую кнопку, висящую в воздухе.
– Бинго.
Я смотрю в окно ее кабинета, на пасмурный июньский день. На роскошном газоне я замечаю что-то коричневое и смятое. Это птица, которая врезалась в совершенно чистое и прозрачное оконное стекло. Жаль, что генная терапия не может воскрешать мертвых.
Я быстро отвожу взгляд.
– Хм, не хочу вас обидеть, но если вы работаете на таком продвинутом уровне, почему бы не сконцентрироваться на болезнях?
– А кто сказал, что я ими не занимаюсь? Но над этим работают и тысячи других исследователей.
Глаза доктора Стернфилд горят, несмотря на то, что в остальном она держится холодно.
– Однако я знаю на собственном опыте, как социофобия может уродовать жизнь. И ты тоже знаешь.
Я нервно глотаю слюну.
– Потому вы и поделились этим со мной?