Харьковский Демокрит. 1816. №№ 1-6
Шрифт:
В. Л.
ПРОЗА
Рассуждение о любви
Вам угодно знать, милостивая государыня, что такое любовь, то есть, я должен изъяснить вам то, что вы сами внушаете. Для чего требуете вы изъяснения своего собственного дела? Не лучше ли бы вам самим угадать мои чувствования, нежели заставлять меня открыть их? Однако я не откажу вам в злобном удовольствии, которого вы ищете; и отчасти как философ, отчасти как влюблённый, стану вопрошать своё сердце; без искусства и порядка стану писать то, что мне скажет любовь. Не ожидайте, чтоб она всегда мне льстила: вам известно, сколько я имею причин на неё жаловаться; но также не думайте, чтобы я из мщения старался скрывать приятности, которые вы столь хорошо даёте чувствовать. Я предложу её пороки и её преимущества; и таким образом, милостивая государыня, найду способ преподать вам наставления и вместе засвидетельствовать вам мою преданность.
Желаю, чтобы мои размышления достойны были вас, меня и любви; и чтобы чрез сто лет и более мы все трое могли опять найти друг друга.
Чтобы уметь любить, надобно иметь сердце: одних чувств для сего мало, чувственное сложение, направляемое умом, может довести до любви. Мы родимся нежными или сластолюбивыми: природа всем сердцам даёт охоту к удовольствию, а иногда непреоборимую склонность к любви. Одни счастливцы вместе с сим щекотливым вкусом к удовольствию получают тонкую разборчивость, услаждающую сей вкус.
Но души, которые любовь избрала к тому, чтобы любить, принуждены быстро и без остановки переходить от великих удовольствий к великим горестям. Волнения их всегда будут новы и всегда чрезвычайны.
Знаете ли вы огонь, принимающий все виды, которые даёт ему дуновение, воспламеняющийся и потухающий по мере сильного или слабого движения воздуха? Он разделяется, соединяется, прилегает к земле, возносится вверх; но могущественное дуновение им управляющее, изменяя его виды, всегда возбуждает его, а никогда не потушает: сие дуновение есть любовь, а огонь – наши души.
Есть страны, которые любовь избрала своим царством; чистое небо, благорастворённый воздух, плодоносные и прелестные нивы
Нет ничего обыкновеннее, как говорить о любви; нет ничего реже, как говорить о ней основательно. Сердце, её чувствующее, определяет её гораздо лучше, нежели ум, который только воображает. Спросите у любовника, что значит любить: «чувствовать и желать», – скажет он вам двумя словами. Но глаза его, лицо, всё в нём объяснит вам сие определение. Умный человек может вам сказать то же, но не столько просветит вас. Одним словом, любовник, говорящий о любви, заставляет вас самих ощущать её восторги; умный человек вам их только описывает.
Я любил: моё молчание уведомило любимую мною о том, что мне надобно было ей сказать; я ещё хотел только говорить, а она уже меня выслушала. В истинной любви нельзя ошибиться. В присутствии существа, которое нас любит, возникает в нас тайный голос, непроизвольное движение, никогда не обманывающее. Сердца наши ещё более имеют познания в любви, нежели глаза наши, которые к притворной наружности всегда бывают слепы и нечувствительны: их не трогает ничто подложное или приуготовленное, одна страсть достигает до них. С умом бывает не то; всё ему льстящее обманывает его, и он часто без внутреннего убеждения увлекает сердце за собою.
Кокетство обыкновенно всегда спасает женщин от сильных страстей, а распутство почти всегда служит от оных защитою мужчинам. Надобно думать скромно о самом себе, чтобы любить искренно; надобно иметь благоразумие, чтобы любить долго: большая часть женщин уступают, а не любят; большее число мужчин наслаждаются, не прилепляясь. Истинных любовников всё тщеславие состоит в том, чтобы пленить друг друга, и всё их удовольствие в наслаждении своею победою.
Любовь обыкновенная есть самая слабая из всех страстей. Ожидание удовольствия поддерживает её, приближение оного ослабляет, а исполнение истребляет совершенно. В посредственной страсти всё становится угождением, пожертвованием. Мы льстим любовнице, одобряем её мнения, но не можем принять их. Слабая любовь не должна бы продолжаться более дня; благопристойность и уважения превращает её в мучение.
Истинная нежность, испытанная склонность, склонность искренняя и взаимная владычествует над всеми прочими пристрастиями души: это пожар, истребляющий их до самых корней; и если истинная любовь всех страстей и не истребляет, то, по крайней мере, приводит их себе в рабство: она повелевает ими властно, они ей повинуются без сопротивления. Свет никогда не остаётся в прежнем виде в глазах любовника: он переменяется вместе с состоянием его сердца. Счастлив? – Всё для него прелестно, всё спокойно; ночь становится в тысячу крат прекраснее дня; мрак её есть очаровательная завеса, за которою утехи скрываются для прельщения; её безмолвие становится языком самого счастья; всё оживотворяется: времена года с новыми днями приводит новые утехи; наконец вся вселенная становится театром блаженства. Несчастлив? – И самые стихии испровергаются; день становится ночью могильною; жало утехи – жалом горести; нет уже сего чистого воздуха, нет сей улыбающейся и украшенной природы; своенравие любовницы разрушило сие прекрасное устройство; он видит совсем другое небо и другие звёзды.