Хасидские истории. Поздние учителя

Второй том классического труда Мартина (Мордехая) Бубера «Хасидские истории» продолжает серию: «леф – изыскания в еврейской мистике». Книги серии «леф» знакомят русскоязычного читателя с каббалистическими источниками, а также с важнейшими научными трудами исследователей из разных стран мира. Отсюда и название серии: буква – алеф, первая буква еврейского алфавита, не обозначает никакого звука, но в потенциале содержит все двадцать две буквы. Согласно мнению многих великих мистиков, именно в этой, символизирующей молчание, букве содержится суть Синайского Откровения.

Часто встречающиеся термины объяснены в глоссарии, те из них, которые заимствованы из иврита, обозначены курсивом.

Звездочками отмечены библейские цитаты, приводимые на полях. Римскими цифрами обозначены постраничные примечания Мартина Бубера в его статьях. Биографии хасидских цадиков, упоминаемых Бубером, вынесены в отдельное приложение, «Биографические сведения о хасидских учителях», и расположены в хронологическом порядке.

Написание еврейских собственных имен и терминов иудаизма несколько отличается от принятого в первом томе. В частности, используется знак ѓ, соответствующий букве в иврите и идише.

Принято считать, что вслед за тремя поколениями хасидских учителей наступило время упадка. Однако эта точка зрения – не что иное, как чрезмерное упрощение действительного положения дел. Рассматривая подобного рода ход событий, мы, несомненно, должны спросить самих себя: какие именно аспекты хасидизма и в самом деле начали приходить в упадок и не наблюдается ли наряду с этим обогащение, развитие вширь и вглубь и даже укрепление других элементов этого движения?

Нет сомнений, что общие доминантные характеристики, свойственные хасидизму на начальном этапе его развития, стали ослабевать на протяжении второго периода, который в основном пришелся на первую половину XIX века, хотя жизненный путь некоторых представителей этого движения продолжился и во второй половине столетия. Основные контуры первых хасидских течений и борений между ними становятся трудноразличимыми и неясными, и на смену священному страстному порыву сблизить небеса и землю зачастую приходит некая упорядоченная религиозность, что, вообще говоря, характерно для всех великих религиозных движений, миновавших стадии пробуждения и мятежа. Вместе с тем новая духовная жизнь обретает разнообразие и полноту, что, надо признать, не очень способствует концептуальному развитию основных идей хасидизма, но вместе с тем значительно расширяет сферы, в которых эти идеи могут быть реализованы и применены для нужд повседневной жизни. Формы выражения этих идей становятся уже не столь дерзновенными или радикальными, но при этом зачастую обретают больший блеск и великолепие. Афоризмы, притчи и исполненные глубокого смысла сказки, имевшие до сих пор форму гениальных, но наивных и незаконченных импровизаций, теперь обретают литературное совершенство.

Реальные проблемы второго этапа развития хасидизма связаны не с духовными свойствами учения, а с вопросами структурно-организационного характера. Эти проблемы можно отнести к одной из трех категорий: взаимоотношения цадика и его хасидов, взаимоотношения между двумя цадиками и их хасидами и взаимоотношения между цадиком и школой, к которой он принадлежит. На втором этапе развития хасидизма все три категории взаимоотношений претерпевают значительные и заслуживающие самого пристального внимания изменения.

Для обоих этапов развития хасидизма характерно, что цадики изначально являются «скрытыми» и лишь впоследствии «раскрываются», то есть объявляют, что небеса призвали их к служению. Наряду с небесным призывом необходимо присутствие уважаемого учителя, который должен поручиться за него и формально объявить его цадиком. Иными словами, община получает своего вождя «с небес», когда на того нисходит явно выраженное небесное благословение, и к этому добавляется процедура выбора и назначения цадика, осуществляемая его учителем, чей авторитет, в свою очередь, делает такой выбор обоснованным. Хасиды самостоятельно принимают свое групповое решение лишь в том случае, когда умирает великий учитель и возникает вопрос, кто из его учеников вправе наследовать ему – при условии, что на этот счет не

было никакой предварительной договоренности. Для такой процедуры нет никаких особо оговоренных формул или правил, и все происходит с учетом существующей ситуации. Если верить легенде – а легендарные случаи характерны для многих аналогичных эпизодов в истории религии, – решения подобного рода всегда и принимаются, и воспринимаются как нечто мистическое. Община демонстрирует ранее невиданное единство и, ощущая всей душой волю небес, не смеет ей противиться. На втором этапе развития хасидизма число решений, принимаемых таким образом, увеличивается. Это происходит и в тех случаях, когда цадик не оставляет после себя наследников мужского пола, и когда его сын считается кандидатом на отцовское место.

Вот дошедший до нас разговор, хорошо иллюстрирующий сложившуюся новую ситуацию. Его участники – рабби Мендл из Коцка (выдающаяся и трагическая фигура, относящаяся к четвертому поколению, хотя точнее было бы считать его хасидом пятого поколения) и юный Мендл из Ворки, сын рабби Ицхака из Ворки, друга Мендла из Коцка; время – девять месяцев после смерти рабби Ицхака. Рабби из Коцка пытается узнать, кто наследует его другу, поскольку Мендл скорее уклоняется от чести стать рабби, нежели стремится к этому. Рабби из Коцка спрашивает: «А что мир?» (то есть: каково мнение общины?). Его ученик отвечает: «Мир стоит» (то есть: вопрос о наследовании еще не решен). Тогда рабби замечает: «Говорят, что ты готов наследовать отцу». А юный Мендл отвечает: «Будь это так, у меня было бы предчувствие». В заключение разговора цадик говорит: «Говорят, что хасиды делают цадика». На что Мендл из Ворки отвечает: «Мне не нужна милостыня», – тем самым желая сказать, что дар небес он не намерен принимать из рук общины, что он не признает их прав на это и не хочет изменять великой хасидской традиции.

Против чего же выступает Мендл из Ворки? Об этом ясно сказано в горькой шутке рабби Мендла из Риманова (цадика, жившего в переходные времена от первого этапа развития хасидизма ко второму): «Если тысяча верующих хасидов соберется вокруг пня, то пень тоже начнет творить чудеса». Очевидно, что рабби Мендл под словом «верующие» имеет в виду «суеверные». Такие хасиды не верят в то, что цадика выбирают на небесах, и полагают, что община сама вправе избрать себе цадика – то есть не получить как небесный дар, а самостоятельно «назначить». Естественное следствие такого подхода – умножение числа цадиков, непригодных для своего положения. «Не следует занимать кресло цадика, пока ты не услышал голоса Элияѓу», – таково мнение истинных цадиков, тогда как цадики сомнительные думают иначе.

Вторая категория проблем связана с тем, что при наличии большого числа цадиков не существовало одной, наиболее авторитетной фигуры, которую можно было бы воспринимать в качестве столпа хасидизма. В плане историческом хасидизм был реакцией на кризис мессианства. Дорога к хасидизму, к этой целенаправленной попытке сохранения реальности Бога для евреев, была вымощена идеями в высшей степени противоречивого саббатианства, последователи которого полагали, что они смогут отнять у Бога Израиля его право указывать им верный путь и при этом сохранить для себя еврейского Бога. Идеи Яакова Франка и его деятельность, которая столь гротескно вырвалась из-под контроля, дойдя на крайней стадии до нигилизма, облаченного в мифологические одежды, продемонстрировали всем тем, кто бдительно охранял устои иудаизма, что не только отдельные члены общины, но и община в целом находится на краю бездны, и осознание такой опасности привело наиболее достойных к хасидизму.

Этот горький опыт явственно указал: недопустимо, чтобы вера всей общины сосредоточивалась в руках одного человека. Хасидизм обеспечивает такое положение дел – благодаря тому, что придерживается библейской эсхатологии, в отличие от безрассудности саббатианской теологии, а также путем обновления концепции, в рамках которой человек в полной мере является исполнителем Божественной воли к избавлению. С другой стороны, хасидизм безусловно не приемлет тенденцию последних мессианских движений, согласно которой человеческие существа наделялись Божественными атрибутами. Ни малейшего намека на идею воплощения не содержат ни учение Баал Шем Това, ни легенды, возникшие впоследствии вокруг его имени.