Хазары
Шрифт:
Некоторые комментаторы считают, что под «данью мечами» надо понимать вооруженный отпор, который поляне оказали хазарам{350}. Но «Повесть временных лет» под 859 годом отмечает, что, несмотря на сомнения прозорливых хазарских старцев, славяне все-таки стали платить дань: «хазары брали с полян, и с северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке от дыма». Размер этой дани вызывает споры. Из оригинального текста не понятно, идет ли речь о монете и беличьей шкурке («по беле и веверице») или же о белой (вернее, серебристой) шкурке зимней белки («по белей веверице»){351}. В последнем случае дань эту нельзя считать обременительной, потому что белки в славянских лесах водились во множестве; считалось, что они выпадают из туч. «Повесть временных лет» рассказывает: «…Мужи старые ходили за Югру и за Самоядь, так видели сами
Кстати, иногда названия шкурок употребляли для обозначения монет или их частей. В эпоху создания «Повести временных лет» были известны денежные единицы: «векша», она же «веверица» (белка) и «куна» (куница)… Поэтому не исключено, что «по белей веверице» означает «по серебряной монете». Впрочем, и такая дань была, вероятно, почти символической. Сегодня трудно с уверенностью говорить о курсе «веверицы» в хазарское время, но записанный в ХII веке «Златоструй» говорит о ней, как о ничтожной сумме: «Очень беден, даже и двух векш не имеет»{353}.
Так или иначе, славян эта дань, вероятно, не слишком обременяла, и «отмщать неразумным хазарам» они в те времена еще не собирались. Некоторые историки полагают, что в эти годы «можно говорить скорее о добрососедских, чем о враждебных отношениях» славян и жителей западных границ каганата. Впрочем, есть и такие, кто считает, что отношения между славянами и салтовцами могли строиться только на принуждении и использовании военной силы{354}.
Но даже если «официальная» Хазария и воспринималась славянами в качестве захватчика, на взаимоотношениях простых смертных это не слишком сказывалось. Они общались, торговали и вступали в смешанные браки. На славянской территории стала появляться керамика, имеющая салтовские черты, а в культуре салтовцев, в свою очередь, проявилось славянское влияние. Для вчерашних кочевников земледельческие навыки славян служили примером для подражания. Аланы обрабатывали землю уже достаточно давно, но на новом месте опыт соседей в этом вопросе тоже не был для них лишним. В глубине славянских земель появились центры со смешанным славяно-алано-болгарским населением и смешанной же культурой, например Битицкое городище{355}. А в самом центре Хазарского каганата, на Нижнем Дону, в VIII–IX веках стали возникать славянские поселения: поселение у хутора Ближняя мельница, у станицы Богоявленской… Вся кухонная домашняя посуда была здесь лепной, славянской (интересно, что славяне даже там, где они тесно общались с аланами, так и не захотели освоить гончарный круг{356}), но в качестве «парадной» столовой посуды использовались сделанные на круге лощеные сосуды, купленные у местных салтовцев-алан. Судя по керамике, славяне переселялись сюда с северо-западных границ каганата, не считая хазар своими врагами. Серьезное их противостояние было впереди.
Степь
Вариант салтово-маяцкой культуры, который сложился в верховьях Северского Донца и на Среднем Дону, получил название «среднедонского», или «аланского». Но были у этой культуры и другие варианты. Один из них — «степной», или «нижнедонской», существовал южнее, в среднем и нижнем течении Северского Донца и в низовьях Дона. Считается, что здесь жили осевшие на землю кочевники — болгары, потомки орд хана Куврата. Аланы сюда массово не переселялись, но какое-то их количество здесь все-таки, видимо, обитало, и они оказали на болгар немалое влияние: те стали выпускать лощеную керамику, подобную аланской.
Очень популярны становятся здесь керамические котлы «с внутренними ушками». Особенность этих котлов в том, что «ушки» для веревки, на которой сосуд подвешивается над огнем, были прилеплены не снаружи, как это обычно делается, а внутри и поэтому веревка не могла перегореть от слишком сильного пламени. Такие котлы были издавна популярны у алан Предкавказья, те принесли эту традицию в степь и лесостепь, и здесь она мгновенно распространилась среди оседающих на землю кочевников, завоевав особую популярность в нижнедонских степях. Поскольку кочевники эти еще не были знакомы с гончарным кругом, они, позаимствовав у алан саму идею «внутренних ушек», стали делать такие же котлы, только лепные. Но иногда археологи находят в степях и чисто аланские котлы, выполненные на гончарном круге, — это говорит о том, что какое-то количество алан в степях все-таки обитало{357}.
Впрочем,
Но кто бы ни изобрел эти замечательные котлы, их обломки стали для археологов одним из основных маркеров салтово-маяцкой культуры. Отметим, что вся эта культура определяется прежде всего керамикой — ремесленные, похоронные и прочие традиции у разноэтничных салтовцев могли быть самыми разнообразными.
В середине VIII века в степях появляется множество небольших поселений, жители которых — вчерашние кочевники — стали осваивать земледелие и ремесла. Они строили здесь стационарные дома-полуземлянки, но по старой памяти делали их круглыми, похожими на юрты. В центре такого жилья располагался открытый очаг, кроме того, в доме или во дворе мог стоять тандыр — круглая глиняная печь, на стенках которой пекли тонкие лепешки. Во дворах вырывали и обмазывали глиной огромные расширяющиеся книзу ямы для хранения зерна. Очень часто эти ямы позднее использовали как мусорные. В селениях или за их пределами, как правило, имелись гончарные мастерские — здесь изготавливали с помощью ручного круга и обжигали керамику «салтовского» типа. Кроме того, археологи находят в этих поселениях довольно много осколков амфор, сделанных в Крыму и в окрестностях Константинополя, — это значит, что степные салтовцы активно торговали с южными соседями.
Одно из таких поселений, получившее название «Золотые Горки», довелось раскапывать авторам настоящей книги, о чем они подробно и с удовольствием рассказали в предисловии. И теперь авторы вновь возвращаются к любимой теме, чтобы сказать несколько слов о месте Золотых Горок среди других салтовских поселений Нижнего Дона. Это был достаточно большой населенный пункт, он стоял на высокой террасе, примерно в километре от Аксая — старицы
Дона, которая в древности, возможно, была его главным руслом. Впрочем, современный Дон тоже протекает в пределах видимости, и, где бы ни проходило в те времена главное русло, жители Горок могли по воде связываться и с другими подобными городками, во множестве стоявшими на берегах Дона и Северского Донца, и с не такими уж далекими Таманью и Крымом. Не исключено, что торговали они и с хазарскими городами, стоявшими на Волге, — арабские авторы сообщают о канале или переволоке (первое, конечно, невероятно), которые соединяли притоки Дона и притоки Волги{358}.
От других салтово-маяцких городков и поселков Горки отличались тем, что здесь имелось каменное домостроительство. Даже в крепостях Хазарии население обитало в основном в юртах и землянках с глиняными стенами на каркасе из жердей, иногда — в домах с дощатыми стенами, тоже обмазанными глиной. Необычные дома археологи обнаружили в Карнауховском поселении: их сплетали из тростника, обмазывали глиной и обжигали докрасна. В результате получался керамический дом с прочными стенами толщиной до 30 сантиметров{359}. Но каменной кладки в степи не знали, ее можно было встретить только на салтовских поселениях Тамани и Крыма и на Кавказе. Впрочем, и здесь каменными обычно были только цоколи (выше шли глинобитные стены), причем укладывали камень не слишком профессионально: в одном и том же доме сосуществовали разные виды кладки.
А вот в Горках каменная кладка была однотипная. Строительным материалом служил местный ракушечник, который добывали совсем рядом, в балке, расположенной в нескольких сотнях метров, — там до сих пор видны следы кустарных карьеров. Мы исследовали около 900 квадратных метров городища, и почти вся эта площадь была покрыта остатками каменных цоколей. Правда, из камня только эти цоколи и были выложены — выше, вероятно, шел слой сырцовых кирпичей.
Интересно, что все исследованные нами постройки не имели фундамента и не были заглублены. Никаких следов пола, кроме земляного, тоже не сохранилось. Жить в таких домах было бы очень холодно, но в них, судя по всему, никто и не жил: ни в одной комнате мы не нашли ничего даже отдаленно напоминающего печку или очаг (немногочисленные очаги и тандыры найдены только во дворах). Культурного слоя внутри домов тоже почти не было, а ведь в земляной пол обычно втаптываются и кусочки керамики, и кости, и бусины, и множество других мелких предметов. Все это навело археологов на мысль, что постройки эти имели сугубо хозяйственное назначение, но какое именно — понять невозможно. Что же касается жилых кварталов, то они, вероятно, лежат в еще не раскопанной части городища{360}.