Херувим (Том 2)
Шрифт:
За соседним столом о чем-то тихо беседовали и в их сторону уже не смотрели. Подошел официант, и Стас спохватился, что не положил вместе с карточкой чаевые, полез в бумажник, но там оказалось несколько совсем мелких купюр.
– У тебя нет рублей пятисот? – небрежно спросил он Эвелину.
– Да, конечно, – она открыла сумочку.
Официант наклонился к уху Стаса и виновато произнес:
– Извините, пожалуйста, ваша карточка заблокирована.
– Что? – не понял Стас.
Официант показал ему чек, Стас поднес его к глазам, долго не мог
– Бред, – пожал плечами Стас, – у меня там куча денег.
– Не напрягайся, – улыбнулась Эвелина, – завтра позвонишь в банк и все выяснишь.
Официант вернулся, молча протянул карточку и еще один чек. Там был такой же текст.
– Может, вы расплатитесь наличными? – сухо предложил он.
– Да нет, ну это маразм какой-то! – нервно рассмеялся Стас. – У вас что-то случилось с аппаратом.
– Вот, попробуйте мою карточку, – Эвелина шлепнула на стол синюю «Визу».
– Попробовать или снять сумму по счету? – уточнил официант.
– О, Господи, – презрительно прохрипела Эвелина. – Конечно, снимайте сумму. Мы же не собираемся у вас сидеть до завтра.
С ее кредиткой было все нормально. У Стаса неприятно защекотало в желудке. В огромном зеркале в гардеробе он увидел свою бледно-зеленую физиономию. Страх вернулся.
– Не бери в голову, – Эвелина нежно погладила его по щеке, – такое бывает иногда. Ошибка в компьютере, мало ли...
– Это карточки двух разных банков, не могут ошибиться сразу два компьютера.
– Значит, ты исчерпал месячный лимит.
– Нет у меня никакого лимита, куча денег на обеих карточках, все должно быть нормально! – рявкнул Стас так, словно Эвелина была во всем виновата.
Они вышли под моросящий дождь. Стас взял Эвелину под руку и повел ее к черному «Мерседесу». Стоянка у отеля была забита, и шоферу Гоше пришлось встать довольно далеко, за квартал от ресторана. Эвелина на своих тонких каблучках неловко обходила лужи, один раз чуть не упала, споткнувшись о бордюр тротуара.
– Черт, а я, кажется, пьяная слегка, – весело сообщила она, – слушай, что за белую дрянь мы с тобой пили?
– Забыл. Что-то французское.
Гоша спал на своем водительском месте, откинувшись на подголовник. Окно было наполовину опущено, Стас легонько стукнул по стеклу костяшками пальцев.
– Эй, служивый, подъем! – пьяно пропела Эвелина.
Гоша не шевельнулся. Огни проехавшей машины высветили его запрокинутый профиль. Стас заметил, что рот у него открыт. Когда загорелся красный, остановились на перекрестке машины, и стало тихо, Стас явственно расслышал, что из салона «Мерседеса» раздается тихий унылый щебет.
– У него мобильник заливается, – шепотом сообщил он Эвелине, – это же надо так крепко вырубиться! – Он дернул ручку, но двери оказались заблокированы. – Гоша, проснись наконец! – крикнул он, приблизив лицо к открытому окну.
Эвелина отстранила его, сунула в окно руку и щелкнула зажигалкой перед лицом шофера. В дрожащем свете они оба увидели тусклые приоткрытые глаза и аккуратную черную дыру посередине лба. Эвелина выдернула руку из салона и громко, хрипло закричала. Стасу показалось, что его парализовало и он лишился дара речи. Хотел подхватить покачнувшуюся Эвелину, но не мог шевельнуться. Хотел что-то сказать или крикнуть, но вместо голоса была тишина.
Глава седьмая
Петр Аркадьевич Мамонов сидел не за столом, как обычно, а в широком кожаном кресле, вальяжно раскинувшись, и, что самое удивительное, курил сигару. Юля застыла на пороге кабинета.
– Да, я курю сигару, – он счастливо улыбнулся, выпустил густой клуб дыма, – нечего на меня так смотреть. Сигара не такая вредная вещь, как сигареты. Главное не затягиваться.
Петр Аркадьевич Мамонов был яростным противником курения, измучил всех нудными лекциями и запретами, обожал рассказывать, как в бытность свою студентом медицинского института оставался единственным мальчиком на курсе, который сохранил в этом смысле невинность и ни разу не сделал ни затяжки, даже на пьянках в общаге и после занятий в анатомичке.
– Ну и как? – спросила Юля, усаживаясь в кресло напротив. – Вкусно?
– Ничего, – Мамонов раскрошил свою сигару в пепельнице, – голова немного кружится и тошнит, а так ничего. Терпимо. Нервы успокаивает. Я, видите ли, очень нервничаю сегодня, Юлия Николаевна. По вашей милости, – он сделал долгую выразительную паузу. Юля тоже молчала, и, не дождавшись от нее ни слова, он продолжил: – Нет, я, понимаю, тот мужчина с волосами-антеннами, он, конечно, сумасшедший.
– Есть немного, – улыбнулась Юля.
– Вы вели себя абсолютно правильно. Но что касается Протопоповой, то с ней еще вполне можно было бы поработать, небольшую подтяжечку сделать, например.
– Ой, Петр Аркадьевич, – Юля покачала головой, – вы ведь сами отлично знаете, что нельзя.
– Нельзя терять сразу трех пациентов в день! – Мамонов неприятно повысил голос. – Объясните мне, почему вы отказали Васильковым?
– Что, неужели все-таки нажаловались?
– Не то слово! Вчера мамаша закатила истерику у меня в кабинете, кричала, что если ее ребенок что-нибудь с собой сделает, то виноваты будете вы, доктор Тихорецкая! Вы отняли у девочки последнюю надежду, вы жестокий, бессердечный человек и не имеете права работать врачом.
– Мадам была одна, без девочки? – быстро спросила Юля и машинально сунула руку в карман халата за сигаретами, но тут же убрала пачку назад.
– Ладно уж, курите, – разрешил Мамонов, – вам ведь тоже надо успокоиться.
– Спасибо, Петр Аркадьевич, но я пока вполне спокойна.
– Пока! – он поднял палец вверх. – Я только начал, Юлия Николаевна. Впереди еще много неприятных слов, так что не стесняйтесь, дымите в свое удовольствие. И будьте любезны, объясните мне, почему вы отказали Васильковым, да еще в столь категоричной форме?