Хич
Шрифт:
Черное пятно. Как шар, но только не гладкий, а какой-то рваный – из-за умерших, оборванных нейронов по поверхности. Боб сейчас не Боб, а хирург. Очень профессиональный. Очень точный и бесстрастный. Он сейчас возьмет свой инструмент и вырежет эту тварь, которая забралась в Сашкин мозг. Сама по себе тварь была мертва, у нее было одно желание – пожирать нейроны, а затем отправиться в небытие вместе с жертвой.
Черта с два. Распылить на атомы. Вырезать и растоптать, стереть с лица Земли.
Сашка застонал, перевернувшись на другой бок.
Ее надо сначала
Оно визжало. Никто и никогда еще не пытался ограничить его свободу. Сашка открыл глаза.
Наркоман чуть слышно вскрикнул и повалился на подушку без сознания. Никакого темного пятна. Чистое, вполне здоровое пространство сферической формы.
Нетвердой походкой он прошел на кухню, где сидел обескураженный Майк. Еще никто и никогда в последнее время не пытался ему приказывать.
Боб выглядел ужасно. Это был какой-то живой покойник – другого слова здесь просто не подошло…
– Аспирин, – простонал Вова. – У меня, во внутреннем кармане, справа.
Через некоторое время Михаил вернулся, сжимая в кулаке упаковку аспирина. Боб взял ее, слегка надорвал и высыпал в рот сразу шесть таблеток. Даже не запил, просто разжевал, не чувствуя кисловато-горького вкуса (что поделаешь, привычка).
– Ты прям как алкаш какой-нибудь, – сказал Майк.
– Уж лучше быть алкашом, чем вот так…
– Что ты делал в комнате с Сашкой? Боб грустно улыбнулся и внимательно посмотрел на собеседника.
– Сашка больше не наркоман.
С ним что-то произошло. Он смотрел в потолок незнакомой квартиры, лежал в чужой постели, чистой. Но не это главное.
Черт возьми, он прекрасно помнил, что каждое его пробуждение сопровождается болью. Везде, где только можно и нельзя представить. Болью и желанием. Не женщины. Укольчик. Понюшка. Всего-то ничего, и ради этого он обычно готов был перегрызть глотку любому, даже если бы это была его мать (которой на самом деле не было).
Первое место, куда он обычно смотрел после – рука. Ожидая увидеть свою худую руку с синими прожилками вен (которые от частых уколов невозможно было достать иглой) и множеством следов от уколов, он не нашел ни одного следа.
И никакой боли. И никакого неестественного желания (которое с некоторых пор считалось вполне нормальным). Разве вот что попить и, самое главное – помыться. Сейчас же.
Они сидели в маленьком "боксе", который не так уж сильно отличался от "ракушки" – просто был немножко побольше и стены были потолще. У Боба в голове творилось черти что – то ли из-за непомерного количества аспирина, то ли еще из-за чего-то (неважно) – другими словами, его здорово вело.
– Тебя, часом, не штормит? Уж больно у тебя вид зеленый…
Боб молча кивнул. Еще как штормило. Он попытался отвлечься, осматривая "офис" (так Михаил называл это подобие гаража).
– Значит, ты здесь чинишь свои байки?
– В
– Мудро, – Боб еле ворочал языком. – А трактор на ходу, говоришь?
– Ну да. Только его еще раз осмотрю – и погнали…
– Ты каждый раз так его осматриваешь?
Майк удивленно посмотрел на него.
– А как ты думал? – тут он полез в большой деревянный ящик (за инструментом, судя по всему). – Одной разболтанной гаечки будет достаточно для того, чтобы застрять посреди чертова города. А мне оно надо?
– Судя по всему, нет. Я бы сказал, совсем не надо.
– Вот. Ты пока покури, коли охота, а я быстро.
Пока Майк копался в недрах карбюратора и проверял состояние свечей, он внимательно осмотрел это место. Этот маленький "офис", казалось, полностью соответствовал своему хозяину – хоть он не изобиловал различными суперсовременными инструментами (не было даже эстакады), но каждая вещь знала свое место. Мотоциклетные покрышки в одном месте, запасные лоскуты резины и камеры – в другом (по углам, в основном). В стены, точно так же предусмотрительно обитых сосной, как и дома, вбиты гвозди – на них висят инструменты. Гаечные ключи на одной стенке, напильники, надфили и рашпили – на противоположной. У задней стены стоял миниатюрный электросварочный аппарат, там же – карбидная и газовая горелки.
Но самым впечатляющим зрелищем, конечно же, был сам мотоцикл. Он только здесь мог рассмотреть его как следует – как будто с фотографии какого-нибудь модного журнала. Весь иссиня-черный, не считая хромированных деталей, он внушал доверие и какое-то удивительное спокойствие. Всем своим видом он как будто бы говорил: "Спокойно, сынок, все будет хорошо и ты доедешь, куда надо".
"Спокойно, сынок, все будет хорошо и ты доедешь куда надо".
– А почему ты так уверен, что Сашка ничего не сопрет?
– Так ему больше ничего не нужно тащить – ведь он теперь не нарк, – ответил Боб.
– Ну разве что для приличия свистнет что-нибудь…
– Хорошо тебе говорить – ведь хата-то моя.
– Да будь ты спокоен. Он сейчас, наверное, спит.
– Ладно, все равно у меня нет ничего такого, что можно было бы толкнуть на барахолке… разве вот что чайник электрический… так у меня металлический есть.
Самое удивительное – Майк не хотел знать, как он исцелил Сашку. Видимо, он воспринимал способности Боба как что-то данное, что просто есть. Иногда Вова залезал к нему, словно пытаясь найти "нехорошие" мысли – а вдруг тот тоже хотел его использовать? Ничего подобного.
Был уже вечер. В такое время Москва особенно красива – она как будто состоит из миллиардов огней. Особенно с тех пор, когда мудрые строители наконец-то догадались сделать подсветку стен. Город фосфоресцировал, и все это искусственное пламя неторопливо приносилось мимо глаз, будоража воображение.
А именно? А ты думал – я один тут такой, с байком?
Как он и обещал, больше шестидесяти километров по городу он не давал: кому нужны проблемы с гиббонами?