Химера
Шрифт:
Местечко у ворот гимназии «Миль Энд» пустовало, а едва парнишка подготовил чемоданчик, как подошел первый клиент. За ним второй, третий, четвертый… Джеймс чистил обувь профессорам, важным джентльменам, которые, впрочем, не говорили ему ни «здравствуй», ни «спасибо», и их ученикам, которые может и были ровесниками Джеймса, но стояли так высоко на социальной лестнице, что и не разглядишь. Поэтому парнишка просто делал свое дело. Механически. Душа и мысли его унеслись в то время и то место, где он был счастлив – учил с матерью и братишкой грамоту, собирал в саду поспевшие яблоки, сидел у камина с книгой…
– Ай!
Ботинок неожиданно поднялся и резко ударил по пальцам. Боль
– Я с тобой говорю, паразит! – над Джеймсом стоял один из студентов гимназии.
Бронзовые пуговицы его форменного пальто ярко блестели даже в тусклом свете ноднолского утра. Они были первым, что заметил Джеймс. Потом шла трость, которую гимназист, кажется, собирался пустить в ход, и только потом лицо – с тонким аристократическим носом, ровно посаженными карими глазами и бледными, презрительно искривленными губами. Слева на щеке темнело аккуратное пятнышко родинки. В груди Джеймса вскипела ярость, эмоции грозили разорвать его, если он сейчас же не даст сдачи, не ответит грубостью, не сделает хоть что-то, но он лишь потупился и выдавил: «Простите, сэр».
– «Простите, сэр», – пискляво передразнил парнишку студент, – медленно работаешь, поэтому платы не получишь! – с этими словами гимназист взмахом трости снес разложенные на подставке щетки и баночки с ваксой, развернулся и преспокойно двинулся к дверям «Миль Энд».
Джеймс проводил его взглядом. У входа стояла группка учащихся и один из преподавателей. Никто не сделал обидчику замечание, никто даже не посмотрел осуждающе. Только улыбались, а один даже хлопнул гимназиста по плечу, словно в одобрение. Джеймс сглотнул горькую от ненависти слюну и принялся собирать раскиданные вещи. Хватит на сегодня чистки! «Сейчас поем, а потом к мистеру Коплину – помогать», – решил парнишка. Но мысли о еде, печеной картошке или истекающей жиром рыбке прямо с жару, не улучшали настроения. Не хотелось и гнуть спину у сапожника. Ради чего? Чтобы покупать на жалкий пенни уголь для комнатушки в трущобах, пока такие вот гимназисты лупят его по пальцам? По какому праву?! Чем они лучше?! В них ни капли крови эльфов, они даже не видят волшебство, в отличие от самого Джеймса!
У них просто. Больше. Денег.
Джеймс яростно пнул гнилую картофелину и ускорил шаг. Больше не больше, а если не закупить угля – матушка и малышка Юфи замерзнут и простынут, если какую-нибудь лихорадку не подхватят. Их семья уже потеряла одного из детей, и Джеймсу до сих пор снилось бледное до синевы личико брата, его тонкие сжавшиеся пальцы и приоткрытые губы. За неделю до этого матушке не заплатили за сшитые рубашки, и Лэмбам не хватило на оплату комнаты – ночевать пришлось на улице, вот малыш и заболел. А если бы заплатили… Джеймс остановился и пересчитал монеты, хватало и на уголь и на еду, но не на жилье. Перед внутренним взором вспыхнули бронзовые пуговицы на дорогом пальто, и парнишка сжал кулаки. Из-за таких и погибают невинные дети!
«Хотел бы я отомстить, – думал Джеймс, протягивая плату за две картофелины и устриц. – Лишить этого щеголя дома, выкинуть его на улицу, чтобы он чистил ботинки, а кто-нибудь пытался отдавить ему пальцы лишь за то, что он медленно работает! Посмотрел бы я на него тогда!» Мечты об отмщении захватили Джеймса настолько, что он не заметил, как умял весь свой обед и дошел до дома сапожника. Зайдя внутрь, он пристроил чемоданчик туда, откуда взял его утром. С перекладины под потолком свесился брауни, одобрительно хмыкнул.
– Как день, малыш Лэмб? – поинтересовался фэйри.
Джеймса раздражало, когда его называли «малыш». Ему четырнадцать! Но с волшебными созданиями
– Бывало и лучше, – буркнул он в ответ.
– Бывало, бывало, – эхом повторил брауни и исчез.
Что все это значило Джеймс не понял, впрочем, весь его небогатый опыт общения с волшебным народцем сводился к тому, что он был непонятным. Фэйри задавали загадки без разгадок, пытались завести его в чащу или как сейчас – говорили какую-нибудь общую фразу и исчезали. Когда Джеймс был ребенком, Добрые Соседи казались интересными, но сейчас парнишка старался избегать общения с ними – все равно ничем не помогут, а то и хуже сделают. Матушка рассказывала много сказок о том, как фэйри обманывали детей и взрослых, лишая их самого дорогого в обмен на какую-нибудь безделицу. С другой стороны, «избегать» – сильное слово. Когда Лэмбы жили в маленьком живописном городке, окруженном полями да холмами, фэйри почти не было видно, а уж теперь, в Нодноле – тем более. Только вот брауни…
Сапожник нарезал заготовки для каблука, когда Джеймс зашел в мастерскую. Эта комната нравилась парнишке больше всего: тепло, сухо, тихо, пахнет кожей и воском. Можно работать, полностью погрузившись в свои мысли. Единственный минус – прямо за стенкой находилась гостиная, а стены тонкие, и если в гости к миссис Коплин приходила соседка, то Джеймс слышал каждое слово. Так получилось и в этот раз.
Сначала раздался шорох платьев, потом звон чайных чашек, а потом тяжкий вздох. Два раза хлопнула дверца шкафа, видимо, миссис Коплин достала из него что-то к чаю. Заскрипели по полу ножки стульев и вновь зашуршали юбки – дамы расселись.
– Какая погодка сегодня, совсем ненастная, – традиционно начала соседка.
– И не говори, – согласилась с ней миссис Коплин под звуки разливаемого в чашки чая. – Уж какой ветер холодный!
– Точно-точно! – подхватила соседка. – Может поэтому малышка Мэри сегодня не явилась?
– Малышка Мэри? Та, что водяной кресс продает? Зеленщица?
– Да-да! – Джеймс ясно представил, как дама закивала. – Я каждое утро покупаю у нее свежую зелень. Во-первых, она без гнили приносит, во-вторых, дешевле, чем у других на рынке. И вот сегодня, представляешь, прихожу, а Мэри нет!
Женщины замолчали, слышалось лишь как они прихлебывают горячий чай, да монотонно работает мистер Коплин.
Джеймс помнил Мэри. Маленькая, закутанная в драные шали фигурка, стоящая у самых ворот с пучками яркой зелени – и в жару, и в холод, и в дождь. Обратный путь домой у него лежал через рынок, а девочка всегда оставалась допоздна – даже если удавалось распродать весь товар, она помогала торговцам за небольшую плату. Прошлой зимой Джеймс купил домой горячих пирожков с потрохами, но увидев Мэри, бледную, с кругами под глазами и посиневшими от холода ручками, похожими на худые птичьи лапки, отдал ей свою порцию…
Даже его жизнь была лучше, чем у нее.
– А знаешь, – прервала молчание миссис Коплин, – я слышала, что дети пропадают.
– Среди бедноты все время кто-то пропадает, – равнодушно заметила соседка. Джеймс услышал, как она скрипнула блюдцем с чашкой по столу, подвигая его ближе к миссис Коплин. – Но я надеюсь, что Мэри все-таки вернется. У нее лучший кресс! Не хотелось бы в два раза больше за гнилушки отдавать!
Джеймс стиснул зубы и сильнее нужного надавил на нож, криво отрезав заготовку. «Значит вот оно как? – пронеслась яростная мысль. – В два раза больше за гнилушки отдавать не хочется! Лицемерная, равнодушная, гадкая…» Джеймс раз за разом надавливал на нож, кромсая несчастный кусочек кожи и не замечая этого. Зато заметил мистер Коплин. Он положил ладонь на руку Джеймса, останавливая, и покачал головой.