Химеры Хемингуэя
Шрифт:
— У меня нет никакой работы.
— Именно это я и хочу выставить.
— Я писатель.
— Именно поэтому я и хочу тебя выставить.
Месяцем позже я получил конверт с приглашением. Обычное приглашение, какие рассылал Саймон, — черные буквы на белом пергаменте, — но на сей раз там значилось мое имя. Приглашение на «Пожизненное предложение».
iv
Прибывает Анастасия. Мишель ее сопровождает. Они вместе входят в «Пигмалион» — пустоту, заполненную людьми
— Эти люди и есть шоу? — спрашивает она.
— Им бы хотелось так думать.
— А мы?
Мишель смотрит на Анастасию. Очки в роговой оправе. Драное платье. А они шоу — Мишель и Анастасия?
— Знаешь, мы, пожалуй, зрелище.
Это нравится Анастасии. Она хочет играть свою роль. Она ученый, исследователь и, значит, должна приспособиться, работать под прикрытием. Она снимает очки.
— А где же искусство? — спрашивает она, водружая их обратно на нос.
— Я же объясняла, Стэси. Саймон выставляет концептуальную работу. Это произведение Джонатона, оно…
— Я все равно не понимаю. Джонатон романист. Почему я никогда его не видела? Иногда я сомневаюсь, что у тебя по правде есть бойфренд.
— Когда бы ты могла его увидеть, интересно знать? Ты же все время то учишься, то в библиотеке.
— Ты мне так и не ответила: где искусство?
Но их уже заметили.
Подходит Саймон, в гибких пальцах три высоких бокала с шампанским, словно букет.
— Мишель, —говорит он, целуя ее в щеку. — А вы, должно быть, Анастасия.
Он скользкий тип, этот Саймон, светский домушник в черном костюме. Рубашка тоже черная. Когда он движется, лишь его галстук, изредка мелькая в галогеновом освещении, выдает темно-пурпурное томление.
— Меня зовут Стэси, — говорит она, принимая бокал. Пробует шампанское.
— Анастасия. — И смотрит ей в глаза, он выше на полтора фута, и как Стэси может возразить, отказать этому человеку в полной версии своего имени? — Идемте, я покажу вам, что тут есть.
Он оставляет Мишель наедине с шампанским и вторым поцелуем, уже в другую щеку. Притягивает к себе Анастасию, обнимает одной рукой, шампанское — в другой, и так они разгуливают по галерее. Он рассказывает ей об искусстве. Он говорит обо мне.
Я тоже там. Можете не сомневаться. Прямо там, в зале, сам по себе, пью у бара шампанское и опять шампанское. Мишель меня находит. На пути к бару она прорывается сквозь дюжину разговоров с хранителями, арт-дилерами и коллекционерами — они определяют наши вкусы, их именами именуют отделы музеев, гранты и общежития в Университете Лиланда. Мишель задает им вопросы. Она им нравится. У нее суждения, которые они в силах внятно повторить, а еще симпатичный ротик.
Она пробирается ко мне. Симпатичные губки еле касаются моих, которые тоньше и невзрачнее. Ее губы асексуальны, как материнская грудь. Моя прагматичная
— Привет, — говорит она.
— Зачем он меня в это втянул?
— Саймон помогает твоей карьере, дорогой. Ты сам понимаешь.
— Он продает мою смерть с молотка.
— Ты слишком болезненно к этому относишься. Я думаю, он просто пытается сделать твой маленький проект чуточку интереснее.
— Он принимает от людей заявки на «Пожизненное предложение», чтобы на вырученные деньги достроить мавзолей, где меня и похоронят. Вот это — болезненно.
— Где похоронят твою семью, если угодно. — Она снова целует меня. — И если ставки будут расти в том же духе — а Саймон говорит, что прием не закроется до твоего последнего вздоха, — там хватит места для твоей жены и со временем даже для детей.
— У меня нет ни жены, ни детей. С какой стати Саймону взбрело в голову выставить проект, который предназначался для меня одного?
— Но ты же умрешь, дорогой. Причем скорее рано, чем поздно, если будешь пить столько шампанского. — Она забирает у меня бокал. — Может, минеральной воды? С ломтиком лайма?
— Нет. — Я отнимаю у нее шампанское.
— Ну тогда хотя бы потусуйся, милый. Сегодня ты у нас гвоздь программы.
— Я никого не знаю.
Я отхожу от бара, потому что ее накладные плечи закрывают от меня Анастасию, но Мишель, конечно, делает вывод, что мне не терпится познакомиться с размалеванными стервятницами вдвое, а то и втрое старше меня, покровительствующими моей смерти на благо репутации Саймона.
— Это миссис Стивенс, — говорит Мишель, — а это двойняшки Лэндисторп.
А Стэси по-прежнему с Саймоном. Стоят перед его кабинетом, и она вновь снимает очки. Стэси закуривает, а Саймон — он предлагает ей свой бокал вместо пепельницы. Пока старшая мисс Лэндисторп описывает свои акварели, которые — неужто она желает меня утешить, мол, не я один когда-нибудь умру? — она тайно завещала музею «Метрополитен», я смотрю, как коммерческий директор Саймона пробирается к Анастасии, и лекция о курении в художественной галерее уже надувает ее губы.
Разрешите представить: Жанель Дектор. Она управляет делами Саймона, а под этим предлогом и самим Саймоном. Жанель — в высшей степени безобразная женщина с зазубренным, точно край континента, носом, что расползся между лбом и щеками в патовом рывке к главенству на иссушенном солнцем лице. Ее волосы, безусловно подвергаемые всем процедурам, необходимым для предохранения останков пятидесятилетнего тела от полного распада, похожи на веник и достигают плеч, ниже которых следует некормленое тело, прямое, как дорическая колонна. Жанель называет свою внешность классическойи отнюдь не шутит: натура управляющего даже шутить позволяет ей только за счет других.