Химеры сознания

Думаю, не требует никаких доказательств существование высших сил, создавших миры и Вселенную, поскольку наш мир — превосходное тому доказательство.

Сложнее разобраться с кричащим парадоксом «Человека Разумного». Существ, не способных похвастаться ни крепостью тела, ни могуществом духа, словно умышленно обделенных гранями восприятия так, что слушают и не слышат, смотрят и не видят, знают и не осознают, превращая в абсурд все, к чему способны прикоснуться. Притом,

в любой момент готовые неожиданно заблудиться в собственных умозрительных лабиринтах. А также нелепо вздорных, склочных, владеющих несуразным мышлением и затхлым чувством юмора, которым невозможно злоупотребить.

Сапиенсы — люди, которые путают музыку с джазом, а вежливое обещание с клятвенным обетом, почитают сарказм великих гуманистов прошлого, но не доверяют искренне презирающей их современной богеме. Те, кто намеренно роняют пластиковые бутылки в море, но с вожделением разглядывают пейзажи безжизненных планет в окрестностях бесконечно холодной и враждебной косморезервации. Это они взламывают генетические коды, иногда свои, чаще — чужие, и не испытывают при том даже легкого сожаления!

Пребывая в перманентной фазе стохастического перехода от жалких унизительных подобий умственного осмысления кажущейся действительности, принимаемые ими за гениальные прозрения, к вопиющим, противоречивым, ничем не необъяснимым поступкам, что сродни всплескам квази-сознания автора Сая Твомбли, как если бы тот вдруг попытался, одновременно пародируя и подражая манере бескомпромиссного гротеска Франсиско Гойи, воссоздать незаконченную инсталляцию Соссюра Паккара, то ли Фрейра Триппа, на пятачке высшего пика Монблана, замусорив весь ландшафт клочками своих рваных джинсов. И во всей этой пугающей своей глубиной непознаваемости и отсутствия любого, не только здравого, смысла картине неожиданно вдруг звучит ничем не определяемый термин «Разумный»!

Разумным же мне представляется жирный кот, требующий почтительного отношения от своих ленивых хозяев, или обнаглевшая обезьяна, которая обворовывает сумки беспечных туристов на пляжах Индокитая, даже слон, виртуозно танцующий в глиняной лавке, но человек, который покупает себе костюм от Диора, чтобы пройти собеседование на работу доставщиком цветастых пакетов, не более чем «Человек», без всякого чего-то разумного.

Во всем этом я был убежден с рождения, но доказательства получил только сегодня, спустя тридцать лет, далеко от Земли, оказавшись в суборбитальном мегаполисе Синцерус [1] планеты Мендакс [2] у звезды Фрикс.

Сначала я осознал, что моя жизнь — одна из миллиарда пылинок, что бессмысленно кружатся ветром эпохи в равнодушном пространстве мироздания, после чего в качестве подтверждения получил неожиданный удар в правое ухо и отключился.

Когда пришел в себя, никого рядом не было. Я лежал в темном коридоре на металлическом полу, залитым моей липкой высохшей кровью, и в голове продолжали звучать токката и фуга.

Орган в моем сознании стал понемногу стихать, я смог приоткрыть глаза, сфокусировал взгляд и рассмотрел в тусклом коридоре светлое пятно выхода. Мне удалось приподняться. Немного покачавшись на дрожащих конечностях, я укрепился и поковылял на свет, балансируя, как матрос на штормовой палубе старого железного крейсера.

— Кто так меня приложил? — спросил я у окружающего пространства, и получил в ответ порцию ледяного надменного молчания. — Никто здесь пока со мной не знаком и, значит, еще не сердится. Очевидно, произошла ошибка, которую мне придется простить. Ведь я и сам не раз совершал ошибки, глупые, даже трагические. Что делать…

Например, сейчас глупой и трагической ошибкой было прилетать на чужую планету одному, без денег и связей.

Не без труда я вспомнил свой пункт прибытия — Синцерус Мендакс, — в чьем имени укрылся какой-то архаичный оксюморон, и я тщетно силился вспомнить какой, как и сама планета с говорящей фамилией — Фрикс, разумеется, неспроста.

Суборбитальные города-станции встречают путников затем, чтоб разоблачать их истинную сущность и подлинные намерения, дабы оградить планету от нашествия нежелательных элементов, а самих элементов от неоправданных ожиданий.

Побывав в таком приграничном гетто, немного знакомишься с моделью мира и можешь избежать резкого культурального шока, как если бы сразу попал в пекло чуждой цивилизации. Но в Мендаксе я почувствовал себя очень по-домашнему. Быть ограбленным прямо на перроне, это почти как в Техасе, но только быстрее.

Как вам уже стало ясно, человек я отважный, пытливый, может, не самый везучий, но не лишенный особых талантов. Специальность моя уникальна, даже для нашего такого искренне равнодушного и трогательно циничного общества, потому, как водится, не всегда и не всеми бываю правильно понят. Ведь я «Эксперт-Правдоискатель», что бы там ни говорили. Только в этот раз мое ремесло привело меня не к праздному благоденствию, как я надеялся, а в кабинет следователя внутригалактической разведки из полиции планеты.

Хочу отдать ему должное, он не был ни зол, ни сердит, лишь бегло ознакомился с материалом моего уголовного дела и предложил быстренькую сделку, почти амнистию, к тому же с небольшим денежным вознаграждением. Я не успел уточнить, кому из нас достанется вознаграждение, как он сказал:

— Есть у нас одна заноза — планетка, мутная, очень мутная. Что там творится — понять невозможно. Почти никто не возвращается, и те, кто вернулись, не в своем уме. Разведай, разберись, проникни, докопайся, как «Эксперт», так сказать, «Правдоискатель», — он произнес последнюю фразу не без иронии, но искренне пряча улыбку оскорбительного недоверия. — Справишься, начнешь новую жизнь, свободным несудимым героем. — Подчеркнул он значительно. — Не справишься — все равно польза, профессиональный рост, опыт и отсидишь срок в должности внештатного дознавателя. Беспроигрышный контракт.

Мы ударили по рукам, и вот я здесь.

Внимательно изучив карту и путеводитель, я выбрал свой первый объект для паломничества — трансконтинентальный тоннель. Он проходил через всю планету и, как любая дорога, в точности выполнял все функции кровеносного сосуда, питал, кормил, наполнял и соединял части планетарных агломераций.

Перед этим предстояло пройти неприятную процедуру авторизации в качестве гостя и получить доступ на континент.

Я остановился у таможенного аппарата и предъявил все свои биомарекры: геном, сетчатку, отпечатки ладоней, голос, статику, походку, хронаксию, паттерн мышления и спин воображения.

— Ваше имя? — спросил автомат.

— Мое, — согласился я.

— Как вас зовут? — снова спросил тот.

— О! По-разному, знаете… Неловко даже сказать. Вы понимаете? — намекнул я ему на бестактность подобных интимных вопросов.

— Мне нужно ваше настоящее имя, — терпеливо настаивал таможенник.