Химеры
Шрифт:
— Рэнни, посади его. — Таволга встряхнула кисти и снова принялась гладить воздух у висков юного Агилара. — День, принеси воды.
Герейн приподнял и посадил парня на стул. Голова мотнулась, между век блеснули белки.
— М-м-м-м-м-м!..
— Вода, — под нос сунулся стакан.
— В сумке, в темной бутылочке, — сказала Таволга. — Накапай.
Запахло лекарством. Герейн придерживал расслабленное тело за плечи. Приняв стакан, Таволга понемножку поила несчастного. День, присев на соседний стул, растирал ему руки.
— М-м-м-м-м-м-м…
— Сиди, — велел Герейн. — А то опять грохнешься.
Глаза Стрева заметались от одного лица к другому, вернулись к Герейну; в них застыла мольба.
— Стрев, — сказал Герейн. — Ты, конечно, натворил дел. Но Врану я тебя не отдам. Я твой король, я пришел за тобой, ты принадлежишь мне.
Мальчишка закивал и чуть снова не опрокинулся.
— Сиди и не двигайся. Помоги своему королю, скажи правду. Кого вы призвали, когда совершили обряд?
— Н-най… марэ — пролепетал мальчишка.
День выругался. Таволга ахнула. Вран молчал, и молчание его было оглушающим.
— Кто додумался принести жертву? Ты? Кто-то другой? Чья это была идея?
— Учи… тель… — Стрев не мог смотреть на короля, зажмурился. Из-под век поползли слезы. — В-ваше Величество! Мой король… я… простите меня.
— Прощу, если поможешь мне исправить твою ошибку. Твой учитель — кто он? Его имя?
Мальчишка всхлипнул. Глубоко вздохнул, пересиливая спазм. Потом выговорил хрипло:
— Это… Сайран Флавен… мамин дядя…
— Господина Дня сейчас нет на месте, — сказал секретарь.
Рамиро еле удержался, чтобы не выругаться.
Ну надо же, когда не надо — целыми днями торчит у себя в конторе: вон в приемной висит огромный плакат, видимо, сотрудники подарили — «День круглые сутки».
Надо же, золоторогому не чуждо чувство юмора. Или это девиз его Управления?
«День круглые сутки»… ну и где он шляется?
— Его вызвали в «Плазму», — сжалился секретарь. — Что-то срочное.
Еще бы.
Он поспешно попрощался и покинул приемную. Резиденция «Плазмы» находилась неподалеку. Проще поймать Дня там, чем безуспешно названивать по телефону.
После нападения на особняк Агиларов он развез по домам Лару и едва пришедшего в себя Виля, который сам не мог уверенно вести машину.
Впрочем, Вильфрем, как настоящий профи, едва придя в себя, тут же начал задавать вопросы.
Рамиро замучился на них отвечать, пока рулил в портовый район, где проживало семейство сэна Вильфрема.
— Повтори еще раз, — говорил Виль, ощупывая голову. — Агилар отказался выдать тело убитого?
— Виль, никто и не приезжал за ним. Я думаю, у Врана были веские причины так поступить… Но ворваться в дом одного из высоких лордов, захватить наследника…
— Что-то взбудоражило дролери. Обычно они осторожны.
— Сумасшедший дом, ей-богу. Если король не вмешается… Ты отлично знаешь, что всякий раз творится на совете лордов — Макабрины и Аверохи не могут успокоиться еще с гражданской войны. У старого Макабрина на Врана конкретно во-от такой зуб. Железный. Все это время его сдерживала присяга, но теперь Вран покусился на исконное право каждого рыцаря — неприкосновенность дома и семьи.
— Король вмешается, — уверенно ответил Виль и в очередной раз ощупал голову. — Я и сам поддерживаю взгляды Макабринов. Наука не должна зависеть от милостей чужой расы, тем более — военная наука. Но начинать сейчас междоусобицу — дичь, безумие. Нет никаких предпосылок.
— Мне всегда казалось: чтобы начать войну, предпосылки не нужны; нужно только горячее желание одной из сторон, — мрачно ответил Рамиро.
— Я потом не видел профессора Флавена, — Виль аккуратно повертел головой и поморщился. — Ему стало нехорошо?
— Хм…
Рамиро собрал мысли в кучу и понял, что не помнит, в какой именно момент Флавен исчез из столовой.
— Я… хм…
Странно.
— Мне кажется, он вышел раньше, еще до того, как все случилось. Не могу вспомнить.
— Веришь, я тоже не могу.
Рамиро дошел до Четверговой площади пешком.
Как он и предполагал, ничего хорошего в центре столицы не происходило.
«Фризы», «орки», «фениксы» с гербами высоких лордов. Чертов парад какой-то. Вся площадь ими заставлена, и Семилесная, на которой располагалась врановская резиденция, — тоже.
Он пробирался среди синих, лиловых, алых машин, тяжелых и неуклюжих, как панцирные рыбы, выброшенные на сушу.
Военные в мундирах — танковых, воздушных, морских войск — стояли молча, изредка негромко переговариваясь. Тускло поблескивали рыцарские пояса, рукояти кортиков, пестрели гербами нашивки на рукавах. Цвет рыцарства, елки зеленые. Группками кучковались оруженосцы; бледные от возбуждения, они тоже не решались шуметь. Большая часть этих мальчишек никогда не нюхала пороха.
Алая птица Аверох, мертвая голова Макабринов, распростерший крылья орел Агиларов. Совсем не видно Маренгов. Флавены, Мораны, Араньены…
Королевская власть за пятнадцать лет набрала большую силу, отстраненно подумал Рамиро, медленно продвигаясь к парадному входу. Случись подобное во время междоусобных войн, на Четверговой стояли бы не гражданские машины — танки.
У самых ступеней — вишневый феникс Родгера Агилара. Его хозяин стоит рядом, прислонившись к капоту машины, скрестив руки на груди, взгляд прикован к дверям «Плазмы». Рядом молодой Макабрин, рука на перевязи. Тут же — Эмор, его прославленный дед — на вид ему лет сто, не меньше, — но все еще с прямой спиной, широкоплечий; мундир с иголочки, топорщится седой военный ежик, в оскале сверкает ряд железных зубов.