Хирургический фикшн
Шрифт:
Ингрид неохотно выбралась из постели. В комнате было холодно. Пейзаж за окном выглядел совершенно белым. По странному стечению обстоятельств под окнами гостиницы прошёл неизвестный человек с выводком борзых. Можно предположить, что многие жители города Винчестера увлекались охотой и держали в своих домах своры охотничьих собак.
Ингрид отправилась принимать утренний душ. За стеклом душевой кабинки был виден хрупкий силуэт тонкой женской фигурки. Когда стекло душевой кабинки запотело, очертания женского тела сделались почти неуловимыми. За окнами гостиничного номера брезжил унылый зимний рассвет. Солнце с трудом
13
Зато в подземном бункере, где находились операционные, происходило некоторое движение. Сонные медсёстры катили тележку с сонным подростком. Первого человека приняли очень тихо.
Тихо усыпили. Вырвали, что сочли нужным. Тихо разбудили. Тихо увезли.
– Хорошее утро. Тихое, – сказал анестезиолог Моррис.
В операционную вкатили кровать со вторым человеком:
– Пожалуйста, пересядь с кровати на стол.
– Не пересяду. – Человек спрятался под груду тёплых белых покрывал и одним глазом косил на медиков из норки.
– Пожалуйста, вылезай.
– Не вылезу. Не вытащите. Живым не дамся. Вот вам! Вот вам!
Плюшевый медведь в детских руках превратился в оружие массового поражения.
– Мой хороший. Мой золотой. Вылезай. Сделай милость и дыхни в эту маску. Дыхни один раз. Всего один раз. – Келси Вайз ласково уговаривал прячущегося смилостивиться и сдаться.
В углу, за канцелярским столом, сидела безучастная МарьИванна. Жёлтый коготь МарьИванны стучал по стеклу наручных часов:
– Время тикает. Время уходит.
– Не уговаривайте, не дыхну. Я вас всех насквозь вижу. Я знаю, что вы где-то прячете иглу, – шептал человек, спрятавшийся в груде одеял. Выражение глаза прячущегося зверька с каждой минутой делалось всё злее и злее.
– Давай я тебя обниму, – упрашивал доктор Вайз.
Зверёк выбрался из-под одеял и замер, прижавшись к врачу.
– Смотри на девочек. Девочки молодые. Симпатичные. Смотри не отворачиваясь.
Анестезиолог Моррис искал хорошую вену.
– Вены плохие. Плохие вены, – шептал Моррис, не сумев приладить иглу к внутренней стороне локтя.
– Вены плохие. Плохие вены, – шептал Моррис, не сумев воткнуть иглу во внутреннюю сторону запястья.
– Вены плохие. Плохие вены, – шептал Моррис, не сумев вставить иглу в вены голени.
Человек, полулежавший на столе, неожиданно согнулся и приготовился громко кричать. У него на лбу вздулась жирная синяя вена.
– Хорошая вена. Вена – хорошая! – жадно прошептал Моррис, воспользовавшись веной на лбу.
Тело пугливого зверька расслабилось и растеклось по рукам медперсонала.
Тело положили горизонтально и укрыли тёплыми белыми покрывалами.
Моррис сел на стульчик и не стал читать журнал «Гольф дайджест», а только обмахивался им и какое-то время смотрел в пустоту перед собой:
– Даже не пытайтесь пересказать кому-либо, в какое место воткнули иглу для внутривенной седации. Вам всё равно не поверят. И никогда не забывайте об увиденном, потому что это был первый и последний раз в вашей жизни, когда вам довелось стать свидетелями подобного явления.
Моррис привстал со стульчика:
– МарьИванна, вы работали в операционных со времён Второй мировой. Видели ли вы нечто подобное?
МарьИванна отрицательно покачала своей безучастной головой. Ни один мускул жёлтой маски её лица не подвинулся в попытках придать лицу какое-то другое выражение:
– Я, голубчик, много чего видела. Ты за всю свою маленькую жизнь не видел и десятой части того, что видела я. И это – хорошо. Считай, тебе повезло, что ты не видел ужасов войны. Война. Война. Нынче в газетах пишут, что войны это – удел героев. Они всё врут. Когда я закрываю глаза, то вижу кровавое человеческое мясо. Мясо плачет. Мясо шевелится. Мясо. Мясо. Мясо и раздробленные кости…
МарьИванна не хвасталась, просто груз её жизненных впечатлений был тяжёл для одного человека:
– Я много чего видела, но такого не видела никогда.
– Хорошее утро. Особенное, – сказал Моррис, продолжая обмахиваться журналом «Гольф дайджест».
14
После операции врачи и фельдшеры собрались в крошечной кухоньке, расположенной в задней части подземного бункера. Казалось, что гигантская чёрная кофеварка закончила процесс перегонки воды сквозь молотый кофе. Чёрная водичка нацедилась в стеклянный горшок и тихо булькала, в ожидании желающих приложиться. Все уселись и приготовились завтракать чем бог послал. Доктор Келси Вайз обедал хлебом с ореховым маслом. Люди, которые давно знали доктора Вайза, утверждали, что он всегда питается исключительно ореховым маслом. Чёрная-пречёрная фельдшерица Селена кушала стручки гороха – из желания похудеть. Кассандра пила шоколадный коктейль «похудей быстро». Средство не оказывало никакого терапевтического эффекта.
Доктор Яу открыл холодильник и предложил публике маленькие баночки диетической пепси-колы. Публика отказалась по разным причинам. Доктор обратился к гражданке Зорг:
– Хотите колу?
– Не хочу колы. Хочу пива.
Услышав о пиве, Кассандра ударилась в воспоминания:
– Хорошо помню, как первый раз в жизни выпила пиво. Мне как раз исполнился двадцать один год. Я выпила полбанки пива и была пьяная и дурная. Не помню, как дошла до дома и как добралась до постели.
Кассандра посмотрела на собравшихся и спросила каждого об их реакции на стакан пива в возрасте двадцати одного года. Согласно американскому законодательству, граждане, не достигшие двадцати одного года, не имеют права употреблять алкогольные напитки. Сухой закон строг. Многие граждане так и доживают до взрослого состояния, не вкусив запретного плода.
Неугомонная Маузи улыбнулась уголком рта:
– Я немного старше всех остальных девочек. В моё время выпивать начинали с восемнадцати. Помню свой первый стакан пива, выпитый на выпускном вечере. Я была пьяная и дурная. Не помню, как добралась до дома. Не помню, кому дала в придорожных кустах. Зато, когда я выпила в двадцать один год, то держалась молодцом. Была пьяная, но не дурная. Помню, как дошла до дома и что точно никому не дала по дороге.
Яу скромно промолчал, не разгласив свою историю. Он на какое-то время погрузился в раздумья и улыбался, источая внутренний свет. Однако история его первой рюмки останется для нас тайной.