Хирургическое вмешательство
Шрифт:
Сергиевский не ответил. Алиса Викторовна все понимала, и оттого ей хотелось плакать. Наверное, Ворона была единственным человеком на свете, который действительно мог вытащить Аннаэр из трясины, в которой она тонула – но Аннаэр была единственным человеком, который ни видеть, ни слышать не желал Воронецкую.
Даниль вставил флэшку в порт и пододвинул стул, чтобы смотреть в монитор Вороны. Случись тому иная причина, он был бы просто счастлив получить Алису Викторовну в научные руководители, но порадоваться не удалось. Воронецкая сама глядела печально; ее наваждение дарило не детское веселье и не шалопайскую игрушечную влюбленность, а душевную тишину
– Алиса Викторовна, - сказал как-то Даниль. – А все-таки, что это был за эксперимент?
Ворона по-птичьи наклонила голову к плечу, хлопнула глазами, подумала и зачем-то спросила:
– Ты знаешь, как делают жемчуг?
Сергиевский недоуменно на нее воззрился.
– Пластмассовый? – переспросил с подозрением.
– Нет, настоящий. Ну, его же ракушки делают, - защебетала Ворона, так и сяк крутя в воздухе маленькими пальцами, - но одно дело искать ракушку, которая вдруг да сама себе жемчужинку завела, это ж еще когда найдешь, сколько ракушек пустых погубишь, а можно ракушку заставить сделать жемчужинку.
«О чем это она?!» - глаза Даниля мало-помалу лезли на лоб.
– Берут ракушку, - продолжала Воронецкая, - створки слегка разводят, тельце моллюска надрезают и вкладывают в разрез кусочек плоти другого моллюска. Все делается очень аккуратно, поэтому ракушка не умирает. Ее отпускают, она закрывается и начинает растить внутри себя жемчужину… То же самое Эрик Юрьевич сделал с вероятностными Вселенными.
Задумавшийся о жизни ракушек Даниль не сразу осознал последнюю фразу; а осознав, подпрыгнул на стуле и потрясенно уставился на Ворону.
– То есть как? – почти испуганно выдохнул он. – То есть…
– Где-то теперь вызревает мир-жемчужина, - мечтательно сказала Ворона, щелкая мышью. – Интересно, что выйдет?
– А… аномалия?
– Раскрытые створки ракушки. Они бы уже сомкнулись, но мы с Андреем Анатольевичем проставили вешки по каналу. У стфари там какие-то дипломатические проблемы, насколько я знаю, но они собираются вернуться к себе, через какое-то время, и Андрей Анатольевич решил, что мы все обеспечим… Ты ведь, кажется, знаком с кем-то из них?
– Да, - сказал Даниль. – Но… шапочно.
С тех пор как Ксе сел в кресло верховного жреца, он почти потерял с ним контакт. Жрец работал со стфари, занимался какими-то специфическими проблемами антропогенного сектора, был постоянно занят, да и приятельских отношений Даниль с ним завязать не успел. По чести сказать, все это его не особенно-то интересовало. Принимать благодарности он не хотел: не за что, сказать по совести, было его благодарить. Ну, потянул время… не выскочи Ворона на глаза Ящеру, история закончилась бы печально.
– Алиса Викторовна, - вполголоса сказал Даниль, - а вы знали?..
– Я не знала, что он уже занимается этим вплотную, - ответила Ворона, разглядывая один из графиков. – А идея… идея была давно. Смешно… - уголки ее рта нервно приподнялись. – Как-то они спорили с Андреем Анатольевичем, кажется, насчет роли кармахирургов в политике. Мы ведь, если вдуматься, жуткая сила… И Андрей спросил, не стремится ли Эрик, часом, к власти над миром. Тот говорит – мир несовершенен. «Будешь исправлять?» - спросил Андрей, а он сказал, что сделает лучше.
Даниль мрачновато хмыкнул.
– Представляю, какой мир он сделает…
– Хороший, - мгновенно ответила Ворона. – Я уверена. Лучше этого, – и добавила, опустив глаза: - Он же сказал.
Защита прошла гладко и как-то незаметно. Все знали, каким будет решение комиссии: работа в конечном итоге получилась более чем достойная, да и не бывало еще случая, чтобы человек, приглашенный в аспирантуру института тонкого тела, не получил степени. Другие правила действовали здесь и другие требования предъявлялись.
Даниль уволился из Минтэнерго и начал работать в МГИТТ.
В первый раз, в августе, получив на свое имя ключи от бывшей лаборатории Лаунхоффера, он целый день просидел в ней сложа руки – робость взяла, какой-то памятный трепет, будто он был музыкант, допущенный к скрипке Страдивари, или герой фантастического романа, взявший в руки волшебный меч. Лаборатория стала теперь пуста, совершенно пуста: больше не брезжили по углам, выглядывая из тонкого мира в плотный, загадочные создания, не жили в тенях странные вещи и сущности, появлявшиеся и пропадавшие по собственному желанию; по углам ждала только пустота, скучная, безопасная, и почему-то от этого делалось неуютно. Впрочем, старший преподаватель Сергиевский быстро привык – или решил, что привык.
Затянутый непривычными делами, он не сразу разобрался с наследством. Кажется, месяц прошел, прежде чем выдалась минута безделья, и Даниль, залюбопытствовав, полез рыться на жестких дисках стоявших в лаборатории компьютеров.
Поняв, что к чему, он разинул рот и укусил пальцы, не веря глазам: перед ним была сокровищница.
Лаунхоффер оставил все исходники.
Пальцы Даниля дрожали и соскальзывали с мыши, когда он открывал файл за файлом, не пытаясь еще вдумываться в методику и анализировать принципы действия – просто наслаждаясь сознанием, что все это больше не тайна. Никуда не денется; можно будет долго сидеть и с наслаждением разбираться, что и как делал гений. Схемы, программы, авторские наметки личного плана: сократить, добавить, исправить… переливчатый блеск сапфиров и диамантов, золота и мифрила. Свалившаяся как снег на голову информация заворожила Даниля, как завораживает страстного геймера новая, необыкновенная компьютерная игра. Он крутил в голове ту или иную тему днем и ночью, порой совершенно выпадая из реальности; взгляд его стал отстраненным, мимика – скупой. То, о чем разговаривали люди вокруг, прочие события, интересы, вся жизнь казалась пресной и блеклой по сравнению с тем, что рождалось и росло в данилевой голове.
Однажды он проснулся среди ночи с томительным чувством упущенного сна; сердце все еще гулко ёкало, но он поклялся бы, что сон не был кошмаром – такая дрожь рождается в груди тогда, когда видишь нечто невероятно прекрасное.
Даниль попил воды, умылся и включил ноутбук.
Он писал весь остаток ночи и весь следующий день, не разгибаясь. Потом отвлекся на несколько часов, обдумывая детали, и вновь засел за работу. Когда тело отказывало, он уничтожал его и пересоздавал свежим и отдохнувшим. Программа отняла у него неделю чистого времени и идеи нескольких лет, но он остался доволен ею. Зябкая, тянущая пустота отступила. Теперь в лаборатории время от времени появлялась гибкая молчаливая девушка, немного похожая на Аннаэр и совсем чуть-чуть – на Алису Викторовну. Облаченная в черное, потупив узкое ледяное лицо, она проплывала между ящиками с аппаратурой: наливала чай, переключала режимы генераторов, выносила пепельницу и заполняла за Даниля календарные планы.