Хищник
Шрифт:
Обычно мы просили уборщиков чистить камеры, после того как заключенный будет убит, но так как у нас было мало персонала, то сделать этого не успели. Хотя это и не имело особого значения. Заключенный № 1504 только еще больше засрет и заблюет помещение. И, конечно же, зальет весь пол мочой, потому что они почему-то не пользуются туалетом.
Грязные свиньи.
— У меня правда есть деньги, — повторил он. — Я могу дать тебе все, что ты захочешь. Просто скажи что, и оно твое.
Я снял с него повязку и наручники. Он моргал, оглядывая пространство маленькой комнаты, пытаясь понять, что видит перед
— Господи, что это за место? Где мы находимся? Кто ты такой, черт возьми?
Я сунул наручники в карман и немного отступил, не сводя с него глаз на тот случай, если он сглупит и решит рискнуть и напасть на меня.
— Отвечай мне, твою ж мать!
Он стоял посередине камеры, глядя на маленькое окошечко, до которого даже не мог достать. Затем он обвел взглядом унитаз и раковину и снова посмотрел на меня.
— Ответь мне, пожалуйста!!!
Ну, вот и все. В его голосе появились нотки полного отчаяния. Это происходило со всеми, когда они достигали той точки, когда оправданно начинали бояться за свою жизнь, когда эмоции, которые они до этого контролировали, вырывались и заставляли издавать их только крики.
Мой любимый звук.
Пронзительный крик.
Мне было чертовски приятно снова быть дома.
— Человек, который собирается убить тебя, — прохрипел я ему, крепко прижимаясь к двери, так что моя борода терлась о холодную сталь.
Затем я запер его и еще чуть-чуть постоял снаружи, чтобы насладиться парочкой истошных криков.
У этого заключенного был пронзительный голос. Гораздо выше, чем я предполагал ранее, должно быть его легкие были более здоровыми, чем у большинства.
Я обязан прийти сюда позже, чтобы послушать еще немного.
Пройдя через тюремный блок и остановившись перед комнатой для наблюдения, я ввел свой код и застыл в ожидании, пока дверь откроется. Диего сидел за столом, но обернулся ко мне, когда я вошел.
Он встал, чтобы обнять меня и ударить кулаком в плечо.
— Ну как? Полет прошел нормально?
— Небольшая тряска над Мексиканским заливом. Ничего, с чем бы я не справился после нескольких рюмок.
Он отстранился и снова сел.
— Мы ожидаем шторм.
Я сел рядом с ним и закинул ноги на стол, скрестив ботинки.
— У меня было предчувствие.
— Это значит, что снова будет адский день.
Нет, это означало, что нас ждет день, наполненный криками.
Во время шторма все заключенные будто сходили с ума. Мы так и не могли понять, почему. Мы полагали, что их выводили из себя раскаты грома и блеск молний в их маленьких камерах. Как только начинались проливные дожди, мы знали, что все они просто одичают.
Диего ненавидел крики.
Шэнку было плевать на них.
А потом появился я, желая, чтобы крики были как можно громче и чаще.
— А где Шэнк?
— Он сказал, что ему нужно отдохнуть, — пожав плечами, ответил Диего.
Так Шэнк обычно говорил, когда собирался трахаться. Так что, скорее всего, он в городе и не вернется ближайшие несколько часов.
Разве только...
— А нашему уборщику промыли желудок?
Я посмотрел видео, чтобы проверить, что делает заключенный № 1504. Он держался за выступ окна, пытаясь подтянуться, но не мог даже оторвать ног от земли.
— Игрушка, — сказал Диего.
Он понял, о ком я.
Игрушка, который получил прозвище за то, что делал все, что ему скажет Шэнк, был не старше двадцати двух лет. Он представлял собой тощего наркомана с головой без передних зубов и языком, разрезанным пополам, как у змеи. И то, и другое сделал с ним Шэнк — первое молотком, второе пилой. Он утверждал, что от этого у Игрушки голова стала только лучше.
— А он водил его в клинику?
— Никуда он не ходил. Шэнк сделал все сам. Засунул ему длинную трубку в горло и накачал водой.
— Он просто Бог!
Я не спорю. Но кровь и дерьмо я еще могу вынести, но рвота, которая хлещет как из пушки — это уже выше моих сил. Мне пришлось бежать сюда и обнимать толчок, чтобы успокоить свой желудок.
Я не мог не посмеяться над такой иронией судьбы.
— Игрушка был в довольно плачевном состоянии, — продолжил он, — синющие губы, выпускающие пузыри из слюны, закатившиеся глаза. Это было ужасно.
— Как он сейчас себя чувствует?
Диего нажал несколько кнопок, проверяя обстановку снаружи здания. По ступенькам бродила кошка, которая обнюхивала дверь и терлась о бетонные стены. Мы ничего не имели против котов. Но если бы это было животное, которое копало, его бы безжалостно застрелили. Мы не могли допустить, чтобы здесь что-то копалось, с учетом того, что происходило в подвале.
— Он вроде как на верхнем этаже отсыпается, насколько мне известно, он еще живой.
— Я пойду приготовлю заключенным что-нибудь пожрать, а потом проведаю его.
— Договорились, — согласно кивнул Диего.
Я оставил наблюдение и отправился на кухню. Хотя, сложно было назвать это место так. Это был только холодильник, раковина и несколько шкафов. Не было никаких устройств, чтобы подогреть еду.
В отличие от большинства тюрем, мы не считали, что когда заключенный ест в последний раз, то ему нужно готовить что-то достойное. Поэтому я не напялил на себя гребаный фартук и не готовил для них стейк со свежим салатом. Они ели то, что мы им давали, а мы никогда не подогревали это дерьмо.
Сегодняшний обед — это несколько банок колбасного фарша, который я бросил в миски и разбавил водой, чтобы получилось больше. Затем я добавил немного сухой овсянки и остатки лапши, которую нашел в холодильнике. Положил все это на подносы в столовском стиле, как те, на которых мы ели, когда учились в школе. Добавил небольшие коробочки с молоком и несколько консервированных персиков. Затем положил все подносы на тележку и отправился разносить их.
Большинство заключенных даже не шевелились, когда я открывал их камеры. Они знали, что лучше не дергаться. Я носил по пушке на каждом бедре, и был вдвое крупнее любого из них. Но они со страхом смотрели на меня, их лица багровели, они старались даже не дышать, задаваясь вопросом, не пришел ли я к ним, чтобы продолжить пытки. Они не двигались даже тогда, когда видели поднос с едой. У меня сложилось ощущение, что это происходило только тогда, когда я запирал за собой дверь камеры.