Хищники
Шрифт:
Лейтенант Фревен сидел над небольшой штормовой лампой, согревая руки. Напротив Маттерс скорчился на наклонной лежанке, подтянув ноги к телу и обхватив руками колени. Он только что вернулся из наряда — занимался пополнением запасов продовольствия, это была его прерогатива, поскольку он раздобывал больше того, что им полагалось. Сержант дрожал от холода. Другие члены команды ВП недавно собрали списки всех взводов. Три недели ожидания в холоде, в чаще гигантского леса, с отметинами все более и более кровавых боев, со слабеющей способностью к сопротивлению и растущим день ото дня числом дезертиров. Фревен и его люди патрулировали окрестности тыловых позиций, особенно заброшенные или действующие фермы, в поисках беглых солдат, которые не уходили слишком далеко. Часто им
Двумя днями ранее он получил приказ отправиться со своими людьми в глубь завоеванных территорий, ближе к линии фронта, до встречи со старыми знакомыми, ротами Альто и Рейвен. Там участились случаи дезертирства, особенно среди новобранцев, которые прибывали на смену убитым и раненым. Многие из них бравировали отвагой и лихо подставлялись под вражеские пули. Но новички не выдерживали будничных трудностей. Холод, сырость, ожидание атак, внезапные взрывы, силуэты врагов, нечеткие в рассветном тумане раннего утра, но несущие смерть. И повсюду крики страдания людей, чьи тела разрывает металл, вопли, издаваемые, казалось, самими ранами, зияющими, как разверстые рты. Кровь на снегу. Невыносимая рулетка, зависимость жизни от случая. Всего несколько часов. А потом — тишина, нарушаемая звоном в ушах. Каша из смеси розового с коричневым на тающем снегу и внутренности на нем. Однополчане с дымящейся кожей, жизнь которых, как бы испаряется. Новички не могли долго выносить такого существования. Особенно те, которые попадали в две эти самые закаленные роты, где ветеранов объединяло что-то типа братства огня и где чужаки не удостаивались симпатии.
— Сейчас я бы смог убить ради горячей чашки кофе, — сказал Маттерс, кутаясь в зимнюю военную куртку.
Фревен молча согласился. Маттерс тоже помолчал, а потом решился спросить:
— Лейтенант, вы не находите, что в штабе малость обнаглели, посылая нас на контакт с ротой Рейвен после того, что произошло прошедшим летом?
— Они делают это умышленно, Маттерс. Рота особая, команда ВП тоже особая. Мы уже имело дело с ними, и штабные шишки думают, что мы знаем, как обращаться с этими битыми парнями.
— И тем не менее… Есть еще кое-кто в третьей роте, кто думает, что мы специально укокошили Хришека. Они признали, что он, конечно, был убийцей, но все-таки не смогли осознать, что риск столкновения с ними может дорого обойтись нам.
Фревен снова подумал о дымящемся трупе, который они вытащили из ризницы. Ноги его почти полностью сгорели, туловище раздулось, кожа полопалась от жара, однако можно было узнать грубые черты Хришека со шрамами. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что они обнаружили в подземной часовне. Горящий бензин, протекавший сверху, выжег подземелье. Даже во время боя не пожелаешь подобной участи своим пленникам. И наконец, женщина, которую Фревен сначала принял за Энн. Это оказалась Лиза Хибург, секретарша, которую они допрашивали днем. Донован предложил ей остаться переночевать в церкви, чтобы утром следующего дня с попутной машиной без проблем вернуться на свою базу.
Факты все объясняли сами. Хришеку удалось выбраться из своего «карцера». Он убил Бейкера, потом оглушил Лизу Хибург — ей единственной он не перерезал горло, — а затем расправился с двумя часовыми, охранявшими внешние входы. И перед тем, как сбежать, он устроил западню Фревену и его людям. Обезумев от мести, Хришек поджег церковь, чтобы привлечь к себе внимание. Но огонь достиг такой силы, какой он и сам не ожидал, и, если бы не вошла Энн, план Хришека не осуществился бы вообще. Ему пришлось бежать из заднего выхода и перенести свою дуэль с Фревеном на более позднее время. Дальнейшее известно всем. До того, как Лиза пришла в себя. Фревен предположил, что она вымокла в бензине и загорелась, а боль вывела ее из бессознательного состояния. А в это время Энн поднялась наверх, так и не найдя следов Хришека, и попала в огненную ловушку.
Фревен решил больше не думать о пожаре в церкви, но Маттерс снова вернулся к этой теме.
— А вы пахли, как дым
Маттерс взглянул на своего командира, не моргнувшего глазом при упоминании имени медсестры.
— Мы не видели ее со времени той самой истории, вы не знаете, как она поживает?
Фревен чувствовал: это не просто вежливое любопытство, сержанту хотелось знать то, что связывало лейтенанта с медсестрой. Маттерс заметил, что Энн и Фревен после пожара в церкви долго разговаривали, и их жесты, заботливое участие друг в друге не могли обмануть его. Фревен колебался.
Что он мог ответить? Что после того, как они выжили, он просил Энн больше не приходить к нему? Что он на мгновение поддался нежности посреди всего этого варварства, но быстро одумался и решил, что их отношения невозможны? Все это было правдой, но тогда почему бы не рассказать об этом своему сержанту? Он успокаивал Энн после пожара, он ухаживал за ней, пока она быстро выздоравливала, а потом воздвиг стену между ней и собой после того, как она заговорила об их отношениях. Он был холоден, даже жесток. Потому что чувствовал, что она бы не отступила. У Энн очень сильный характер. Она не согласилась бы, если бы он просто отказался. И она бросила ему в лицо: он бежит от собственной жизни, боясь воспоминаний о своей жене. Она ошибалась? Он сказал ей, что это никак не связано. Что он переспал с ней, чтобы убедиться в ее поддержке, без всяких других чувств. Ее глаза вспыхнули. Она ему не верила, Фревен это понимал, но надо было видеть, до чего он сможет дойти, если привести его в ярость. Не сказав ни единого слова, она отвернулась и вышла из палатки. И он не видел Энн шесть месяцев.
И этого Маттерс не узнает.
— Нет, — сухо ответил Фревен.
Ледяной воздух забрался ему под воротник и опустился вдоль позвоночника, вызвав дрожь во всем теле.
Фревен приложил ладони к теплому стеклу, под которым трепетало красно-желтое пламя, действовавшее успокаивающе в глубине этой зловещей дыры. Через минуту Маттерс снова заговорил:
— Могу я задать вам один нескромный вопрос, лейтенант?
— Пожалуйста, — тихо ответил он.
— Вам… недостает… того напряжения, ну… адреналина расследования? Я хочу сказать, тех всплесков эмоций, какие ощущаешь во время допросов, остроты опасности, всего этого!
Фревен поднял глаза от фонаря и посмотрел на своего сержанта.
— Нет.
Маттерс казался разочарованным.
— Да? А я думал, что… вам нравится все это. Вы очень хорошо разбираетесь в этих делах, это же не случайно.
— Что вы хотите этим сказать, сержант?
— Ну что ж… я…
— Давайте, говорите смело, скажите, о чем вы думаете, мы же здесь одни.
Маттерс кивнул, вздохнув:
— Вы очень хорошо проявляете себя в нашей работе, особенно при расследовании преступлений. И не я один убежден, что вы заслужили свою репутацию! И вот… я спрашивал себя, если… Вас не волнует, что вы настолько хорошо расследуете преступления?
Фревен на мгновение опустил веки. И сержант туда же. Наконец и Маттерс затронул эту тему. Он, должно быть, слышал все эти слухи по поводу своего лейтенанта! «Смущающего всех лейтенанта Фревена». Который мало говорит. Который редко улыбается. Тот самый офицер, чья жена умерла ночью, упав с лестницы. Все знали эту историю: Патти Фревен и ее муж отмечали его увольнение, они выпили, и, когда понимались наверх, Патти споткнулась, упала, скатилась по ступенькам и оказалась внизу с раскроенным черепом. Она умерла через несколько минут на руках своего супруга. Но существовала и другая версия, ходившая на базах, где Фревен пользовался особой репутацией. Он слишком здорово разбирается в преступлениях, чтобы самому не быть замешанным в чем-то подобном, говорили о нем. Один и тот же заезженный мотив: «Это потому, что он сам нечестный, поэтому Фревен способен преследовать с такой точностью, он сам думает, как преступники». Некоторые дошли до того, что подозревали его в убийстве жены.