Хит сезона (сборник)
Шрифт:
– Я знаю, что делаю! – отрезала я. – Сегодня у нас выгребли всю наличку из сейфа, но ее-то происхождение я доказать сумею. А вот когда мы соберем кругленькую сумму за подписку и они нагрянут второй раз, а после их визита мы не обнаружим ни одной квитанции о подписке, арестуют уже не расчетный счет, а меня саму! И вы будете сидеть здесь и вздыхать. Но сделать вы ничего уже не сможете, поскольку, простите, Сергей Иванович, просто не знаете, что в такой ситуации делать…
– А ты знаешь! – буркнул Кряжимский и надулся. – Пропадем мы без тебя, как малые дети!
– Вы-то, возможно, и не пропадете, а вот дело наверняка будет похоронено, – сказала я спокойно. – Сейчас не время спорить. Я уже знаю, что делать…
Три пары глаз вопросительно уставились на меня.
– Прежде всего Марина всем сейчас сварит кофе, и мы выпьем по чашечке.
Маринка пожала плечами и отправилась в свой предбанник варить кофе. Я достала из стола устав «Свидетеля» и, найдя нужное место, подчеркнула карандашом несколько строчек.
В кабинет заглянула Маринка, и я поразилась скорости, с которой она научилась готовить кофе. Но она принесла не кофе, а известие о том, что в редакцию пришел какой-то мужчина и просит меня его принять.
– Что за мужчина? – спросила я утомленным голосом. – Опять из налоговой? Или на этот раз из какого-нибудь общества защиты животных? Сейчас начнет обвинять нас в том, что сегодня на обед мы ели бифштексы, а это преступление перед лицом…
– Обычный мужчина, – прервала Маринка мою раздраженную болтовню. – Лет пятьдесят. Одет элегантно. На вид – очень приличный. В очках и с бородой.
– Ладно, пригласи его, я поговорю с ним, пока ты варишь кофе.
Я повернулась к нашим мужчинам и развела руками.
– Не пойти ли вам покурить, ребята? – спросила я. – Все равно объявлен перерыв в совещании.
Они вышли, а вместо них в моем кабинете появился мужчина действительно весьма элегантной внешности – светло-серый костюм, бабочка, мягкая шляпа с круглыми полями, идеально подстриженная борода, очки в тонкой металлической оправе, которая стоила, на мой взгляд, долларов пятьсот, тонкая тросточка с вделанным в ее головку крупным изумрудом. Признаюсь, я не видела такого экземпляра не только среди своих посетителей, но и в Тарасове вообще.
И тем не менее его внешность показалась мне чем-то знакомой.
Я вглядывалась в него, наверное, слишком пристально, и он это заметил. Мужчина усмехнулся, достал из внутреннего кармана пиджака фотографию и сказал:
– Не трудитесь понапрасну, пытаясь вспомнить, где мы с вами познакомились. Нигде. Хотя вы, конечно, меня знаете. Правда, запомнился я вам скорее всего совершенно в другом виде. Например, вот в таком…
Он протянул мне фотографию.
– Господи! – воскликнула я. – Ну, конечно. Но я надеюсь, вы меня извините.
– Меня это нисколько не обижает, – усмехнулся он, – а, напротив, очень радует, что меня помнят именно в этой роли. Кстати замечу, что Мефистофель – одна из моих любимых ролей.
– Вам нравится ощущать себя демоном зла? – спросила я невинно: я люблю давать людям возможность блеснуть эрудицией и почувствовать себя чуть-чуть умнее меня – это их, как правило, расслабляет.
– Ну что вы, что вы! – снисходительно улыбнулся он. – С Мефистофелем дело обстоит гораздо сложнее. Это очень неоднозначная… хм… фигура.
Он посмотрел на меня внимательно, даже с каким-то намеком, наверное, порисоваться захотел, и произнес медленно и как-то подчеркнуто многозначительно:
– «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо…» Обожаю эту фразу, хотя, должен признаться, в остальном мне гораздо больше нравится перевод Бориса Пастернака…
Я неопределенно хмыкнула, продолжая изображать полную девственность во всем, что связано с интерпретацией образа Мефистофеля. Совершенно необязательно сообщать ему о том, что я по образованию – филолог.
Маринка внесла две дымящиеся чашки и, по-видимому, слышала его последние слова, потому что завелась с пол-оборота. Она тоже кончила филфак, и ко всему прочему Гете – ее любимый писатель.
– А вы знаете, что три года назад, – сказала она, ставя перед нами чашки с кофе и глядя на него блестящими от возбуждения глазами, – появился новый перевод «Фауста», сделанный одним из сегодняшних авангардистов. И там фраза, которую вы только что произнесли, звучит просто чудовищно! «Я часть того, что женщины хотят, но это несущественно, поскольку оставшаяся часть есть то, чего хотят мужчины»! Какое самомнение и какая ненависть к женщинам! Арнольд Васильевич, а в том, как вы играете Мефистофеля, есть какое-то ваше личное отношение к женщине?
– Марина! – сказала я чуть повышенным тоном. – Спасибо за кофе.
Маринка сверкнула на меня глазами, сказала: «Извините!» – и испарилась.
Арнольд Васильевич – я наконец-то вспомнила его фамилию: Салько – смотрел на дверь, которая закрылась за Маринкой, с некоторым удивлением. Я не стала дожидаться, когда он справится с собой, и спросила:
– А что, собственно, привело сегодня ко мне часть той силы, которая?.. И так далее.
– Ах да! – встрепенулся он. – Просто я, признаться, не ожидал… Конечно-конечно, я пришел не для того, чтобы рассказывать вам о Мефистофеле. Все гораздо проще и банальнее. Я бы даже сказал – постыднее. И даже – унизительнее. Но такова жизнь, таковы, извините, женщины, и не в моей воле изменить сложившуюся ситуацию. «Женщины таковы, каковы они есть, и больше – никаковы!» – как сказал один из тарасовских писателей. Впрочем, он, кажется, говорил не о женщинах, а о жизни…
– Арнольд Васильевич, прошу вас, – сказала я, – выражайтесь яснее. Не могли бы вы просто и ясно, в двух словах изложить дело, которое привело вас ко мне?
– Да-да, конечно, – заторопился он. – Хотя должен признаться, что настоящее мое имя вовсе не Арнольд, а Алексей. Алексей Митрофанов. Арнольд Салько – это мой сценический псевдоним. Как-то лучше звучит, знаете ли, чем Алексей Митрофанов… Да-да, перехожу к делу. Так вот, моя супруга, Евгения Сергеевна Митрофанова мне… хм… изменяет. Поверьте, я много думал перед тем, как прийти к вам. И все же пришел, как видите. У меня есть некоторые сомнения насчет… ее поведения. Я хотел бы, чтобы вы помогли мне их развеять.