Хитроумные обманщики
Шрифт:
Вскоре состоялась первая читка. В каждой сцене присутствующие узнавали манеру Мольера, темы, которые позже французский драматург развил в своих пьесах. Во время читки Калон, казалось, как и все, был взволнован. Никто не обратил внимания на то, что молодой человек, сидевший напротив бюста Мольера, то и дело поглядывал на него. Видимо, скульптурный портрет немного смущал его. В конце концов он даже переменил место и сел к нему спиной.
Лучшие актеры театра «Одеон» удостоились чести участвовать в спектакле. Начались репетиции.
А тем временем на страницах газет развернулась
Во главе критиков выступал известный поэт Теофиль Готье. Он откровенно заявлял, что не верит ничему в этой истории с находкой комедии «Влюбленного доктора».
Под напором неверующих несколько остыл восторг и директора Лирэ. Копия с рукописи комедии, представленная Калоном, стала казаться ему подозрительной. Он потребовал оригинал. Калон горячо доказывал, что это невозможно, так как его руанский друг ни за что не желает расставаться с ценной находкой. И только после того, как Лирэ пригрозил остановить репетиции, Калон выехал в Руан.
Спустя некоторое время он вернулся и торжественно вручил директору оригинал находки: восемьдесят страниц густо исписанных поблекшими от времени чернилами. Теперь рукопись хранилась в секретере господина Лирэ, который извлекал ее оттуда лишь для того, чтобы с гордостью продемонстрировать друзьям.
Через два месяца после находки комедии афиши возвестили о ее премьере. Первого марта 1845 года, ровно в шесть часов вечера, сообщали афиши, на сцене второго театра Франции начнется комедия «Скупой», затем будет показан «Влюбленный доктор», «…только что найденная комедия Мольера, в последний раз представленная 24 октября 1658 года Мольером и его труппой, игравшими перед Единственным братом короля в зале Гвардии старого Лувра, после чего пьеса была утеряна». В конце афиши извещалось, что рукопись будет выставлена в фойе театра, а из пролога, сочиненного Калоном в стихах, станет известна история находки.
В день премьеры театр «Одеон» был переполнен. С нетерпением ожидали антракта, чтобы осмотреть столь редкую находку. Едва наступил перерыв, публика ринулась в фойе. Рукопись Мольера лежала на столе, около нее стояли два жандарма. Это не смутило любопытных. Каждый стремился дотронуться до реликвии. В суматохе и толчее исчезли два листа, взятые «на память». Все были удовлетворены. Один лишь Теофиль Готье настаивал на своем, утверждая, что рукопись «выглядит слишком старой, что доказывает ее молодость».
Успех комедии был небывалый. Критика в один голос признала пьесу творением Мольера. Как и другие, с восторгом отзывался о ней известный критик Ипполит Люка: «Авторство Мольера не вызывает сомнений, — писал он в журнале „Сьекль“. — Пьеса интересна, написана с большим юмором и несравненно достойнее, чем „Ревность Барбулье“ и „Летающий доктор“».
Вопреки общему мнению литературно-театральных кругов, безоговорочно принявших пьесу как комедию Мольера, Теофиль Готье упрямо твердил о подделке. «Чернила от времени выцветают неравномерно, — заявлял он. — А эта рукопись
Но высказывания поэта тонули в общем хоре похвал и восторгов. Комедия продолжала идти при переполненном зале.
Кто знает, может быть, ей и суждено было бы остаться в списке произведений Мольера, если бы не случайность.
Молодой человек Эрнест де Калон был, видимо, слишком тщеславен. Однажды он похвастал перед одним из своих друзей о том, что история с находкой неизвестной комедии Мольера — плод его фантазии и творчества.
Слух о подделке молниеносно распространился по Парижу. И только тут, наконец, решили проверить, существует ли в Руане адвокат Геро-Лагранж. Такого не оказалось.
Теофиль Готье ликовал, директор Лирэ стал общим посмешищем, а Эрнест де Калон, вспыхнув яркой кометой, снова ушел в забвение.
Пять лет спустя его имя можно было встретить среди преподавателей Алжирского колледжа. Здесь же, в Алжире, была сыграна его пьеса в стихах «Берта и Сюзанна». Ставили его пьесы и в Париже, но успеха они не имели, так же как и сборник стихов, вышедший тридцать лет спустя.
Калон оказался всего лишь талантливым автором литературного обмана.
Украденная слава
Немецкий поэт и переводчик Фридрих Боденштедт скончался на семьдесят четвертом году жизни, удостоенный звания потомственного дворянина с титулом «фон», оставив после себя двенадцать томов сочинений. Как бы закрепляя его прижизненную славу, в Висбадене, где он умер, ему установили памятник работы скульптора Бервальда; на страницах энциклопедий и справочников появились о нем статьи.
Сын ганноверского купца Фридрих Боденштедт изучал литературу в университетских аудиториях Геттингена, Мюнхена, Берлина. Когда ему было двадцать два года, произошло событие, круто повернувшее всю его жизнь. Русский богач Михаил Голицын в декабре 1841 года пригласил Боденштедта в Москву наставником своих сыновей.
Любознательный и настойчивый немец даром времени не терял. И вскоре из-под его пера выходят первые опусы переводов с русского на немецкий стихов Пушкина и Лермонтова.
На третий год пребывания в России Фридрих Боденштедт попадает в Тифлис. Здесь судьба свела его с бедным тифлисским учителем Мирза-Шафи Вазехом.
«Мудрец из Ганджи», как называли Мирза-Шафи, был образованнейшим человеком своего времени, поэтом и ученым, просветителем и знатоком восточной поэзии. Говоря словами его стихов, «в царстве глупости и тьмы он был носителем ума и света».
Во время занятий восточными языками Мирза-Шафи знакомил своего ученика-немца с творчеством великих поэтов Востока. А когда был в настроении, начинал импровизировать, подолгу читал собственные стихи. Часто после занятий и бесед Мирза-Шафи, обращаясь к Боденштедту, восклицал: «Теперь пиши, я буду петь». И ученик с немецкой аккуратностью фиксировал на бумаге плоды вдохновения своего учителя.
Постепенно в руках лингвиста собралось подлинное богатство — нигде никогда не опубликованных и никем до него не записанных прекрасных песен ашуга.