Хитрые звери
Шрифт:
Опечалился толстый пестун, взял прутик, прутиком когти чистит, чтобы скрыть слезы.
Лиса выждала минутку-другую, села рядом с Мишенькой на бугор и погладила его мягкой лапкой.
– Не кручинься, - ласкается, - я все пятки отбегала, а тебе зимнюю норку нашла, да какую! Будешь есть каждый день что угодно, будешь спать на перине под беленьким одеялом, будешь спрятанный на зиму виноград есть, который люди называют изюм. И меду, Мишенька, какой выберешь: и липовый есть и гречишный.
Медведь обрадовался и сказал:
– Даже очень хочу.
– Вот это, Мишенька, дело, ай, умник!
– похвалила лисичка.
– Через неделю господа уезжают: генерал, генеральша и кадет ихний Вася. Старушка останется старая, чуть видит, чуть слышит, да попугай зеленый.
– Попугай - кто такой?
– спросил с опаской Мишка.
– Он по морде меня не побьет, как мамаша?
– Что ты!
– хохочет лиса.
– Попугай сидит всегда в клетке, он птица, хоть и ругается, как человек. А старушка, чуть увидит тебя в генеральской одежде, наверно сочтет генералом!
– Гы... гы!
– с удовольствием крякнул пестун.
– А откуда одежду возьму?
– Об этом сама позабочусь, - сказала лиса.
– Ты одно мне скажи: согласен идти в генералы? Подумай только, пестун: мед кушать, сахар, наливку хоть ведрами!
– Гы... гы...
– кряхтит Мишка, - даже очень согласен.
– И отлично, значит, все господа налицо, - ухмыльнулась лисичка, - медведь - генерал, барсук - Вася-кадет, а я - сама барыня, сама генеральша.
И лиса побежала к усадьбе налаживать дальше свое хитрое дело.
III
Было еще совсем темно, когда лиса прокралась чрез густой барский сад к стеклянной террасе и против самых ступенек шмыгнула в кусты. На террасе блестела при полной луне попугаева медная клетка.
Попугай, зацепившись за железные прутья лапами, перевернулся вниз головой и думал о своей милой родине.
К опрокинутой голове кровь приливает, а попугаю чудится - это греет его индейское жаркое солнце, вокруг на пальмах качаются обезьяны, под обезьянами тяжелые носороги идут медленно к водопою, а вверху и внизу порхают чудесные птицы, такие ж, как он, попугаи.
И слышится вдруг сладкий шепот в кустах:
– Славный попочка, умный попочка, хочешь быть над зверями царем?
Живо перевернулся попугай, голова вверх, хвост книзу стал, как у всех попугаев, и скривил набок голову, слушает. Ничего. Кругом же одно огорчение: вместо пальмы береза, сам сидит в крепкой клетке, а птиц всего-навсего курица да петух. Опечалился попугай, закрыл глаза белыми веками. Опять голос идет от кустов, еще вкрадчивей прежнего:
– Хочешь, попочка, быть над зверями царем?
– Что такое!
– закричал попугай недовольным бабушкиным голосом.
– Пыль вытирать чисто, чисто.
Однако раскрыл оба глаза и с удивлением разглядел в кустах острую лисью морду.
– Меня к тебе, попа, звери прислали послом, - заюлила лиса, - хотят тебя вместо льва звать в цари. Ты по разговору почти человек, а человек даже льва держит в клетке.
– А-а!
– сказал важно попка и поднял вверх лапку, а лиса знай свое тараторит:
– Как только люди уедут, принимай, попа, посольство.
– Клетку открой, клетку открой!
– Заорал попугай.
– Ах, попа, хотела бы, да не смею. Надо мной есть старше послы, барсук да медведь. Они и то мне не верят, что ты говоришь по-людски. Ты сперва должен при них по крайней мере дня два покомандовать над Лукерьюшкой, чтобы звери видели: человек попу слушает.
Попугай вычистил клюв, повел кругом глазом да как начнет нараспев:
– Ме-еду, Лукерьюшка, а масло, а сыр?
И вдруг взвизгнул:
– Дура, дура, дура... хлеб позабыла.
– Ох ты, попочка, царь лесной!
– залилась лиса тихоньким смехом.
– Ты нам два дня покомандуй, а на третий мы выпустим тебя на свободу, посадим на львиный престол. А сейчас до свиданья!
И она убежала.
– Пыль вытирать чисто, чисто!
– сказал гордо попка и уже не перевернулся вниз головой. Ему казалось это неподходящим при его большом сане. Попка чувствовал на спине своей львиную гриву и топорщил зеленые крылья, чтобы казаться побольше.
IV
Была глубокая осень. Хлеб давно уже сжали, смолотили, а зерно увезли на соседнюю мельницу. Лен тоже повыдергали и сложили его мокнуть в речку. И так долго лежал в речке лен, что уже перестал бояться простуды и совсем позабыл, что когда-то цвел нежным голубеньким цветком.
Подвалы в усадьбе битком набили огородным добром: бураками, картофелем и морковью. Яблоки с грушами, как батальоны солдат, лежали рядками на полках. Всех девушек, работавших в городе, барыня уже отпустила домой, наградив на прощанье алой и синей лентой.
Вася-кадет, зажав крепко уши, готовился с утра и до вечера к обеим своим переэкзаменовкам. Дедушка делал бесконечный список того, что ему надо было купить в городе, а бабушка, хоть и охала, хлопотала с Лукерьюшкой над коржами, индюшками и пирожками.
Попугай, думая о предстоящем посольстве, что есть силы учился командовать, передразнивал барыню: "Лукерья, кур не забудь, Лукерья, одно тесто сдобное, другое крохкое, третье тесто так себе, на дрожжах!" У дедушки разболелись ноги, ехать ему неохота, ходит себе да вздыхает:
– Ой, быть беде! Ой, лошади понесут, ой, ось пополам, не доедем до города.
А попугай подхватил, надрывается: "Ось пополам, ось полам!"
Однако ничего себе, все обошлось. Лукерьюшка вовремя подала всю провизию, кучер смазал на славу колеса, тройку козырем подкатил к крыльцу.