Хивинские походы русской армии
Шрифт:
Персиян также отпустили в персидский табор, ставший недалеко от лагеря. 14 сентября, в день Воздвижения Креста Господня и ровно через 5 месяцев по выступлении 1 эшелона из Киндерли в Хиву, воздвигнут был большой крест на том месте, где служился тогда напутственный молебен. Основанием кресту послужила высокая, в 5 сажен высоты, пирамида, сложенная из камня солдатами и персиянами. В пирамиду вставлена доска с надписью, гласившею, что 14 апреля 1873 г. отряд кавказских войск под начальством полковника Ломакина (следует перечисление частей, вошедших в состав отряда) выступил против Хивы, а возвратился 12 сентября 1873 г. Упомянуто также, что Хива занята 29 мая и что потеря убитыми и умершими составляет 23 человека.
С 22 сентября началась отправка войск по штаб-квартирам.
Все стоявшие в гавани суда осветились фальшфейерами, раздались пушечные выстрелы и полетели ракеты; громкое ура встречавшего народа сливалось с ответными кликами прибывших. На следующий день князь Меликов, столько потрудившийся для обеспечения отряду успеха, благодарил прибывших от имени государя за их славную молодецкую службу. Затем отслужено благодарственное молебствие, и войска пошли церемониальным маршем прямо к столам для завтрака. Офицерам князь дал парадный обед. При здравицах за государя, хивинские пушки салютовали своим порохом.
Последний эшелон прибыл в Петровск 7 октября. 12 октября из Киндерли отплыла в Лстару последняя партия персиян, а караулившая их сотня Кизляро-гребенского полка тогда же двинулась сухим путем в форт Александровский в состав гарнизона. Берег опустел.
Все эшелоны встречались и чествовались в Петровске так же, как и первый. Хивинские пушки стоят теперь в штаб-квартире Апшеронскош полка на уроч. Ишкарты и честно салютуют в торжественных случаях.
Самым важным последствием хивинского похода 1873 года следует считать занятие нами всего правого берега Аму-Дарьи вдоль ханства. Отрезанная от наших степей естественною границей, за которою виднеются там и сям грозные штыки, Хива совершенно примирилась со скромною долею вассального владения, которая ей, в сущности, только и под стать, по незначительности и бедности населения. До похода Хива была не более как пристанодержателем, куда все степные разбойники и барантачи свозили добычу, делясь с ее правителями. Сюда же они укрывались от преследования русскими отрядами. Раз гнездо разорено и к нему приставлен грозный караул в виде Петро-Александровского отряда, разбойникам и барантачам приходится заняться чем-нибудь иным. Прошло уже 30 лет после погрома [62] , и степи наши совершенно притихли: столько лет не слышно ни разбоев, ни волнений.
62
Написано в 1903 году (ред.).
Русский отряд у ворот Хивы можно рассматривать как гвардию, приставленную к хану по завещанию Петра I. Пусть вспомнит читатель, что отряд Бековича-Черкасского, по указу Петра Великого, должен был убедить хивинского хана и бухарского эмира принять для охраны русскую гвардию. Бекович не убедил. Убедил Кауфман. Благодаря этой гвардии хивинский хан сделался, в сущности, русским уездным начальником, исполняя беспрекословно и быстро все наши требования; туркмены, державшие в страхе как самого хана, так и все население, совершенно переменились в обращении. Этому, конечно, немало способствовало также покорение их сородичей текинцев в 1881 году и добровольное присоединение Мерва. Теперь туркменам податься некуда и добывать пленных негде, а если бы и нашлось такое злополучное место, то сбыть их некуда.
Постоянная гроза, висящая над головой туркменов в Петро-Александровске, без сомнения, отражается и на безопасности железнодорожного пути от Узун-ада, а потом от Красноводска до Самарканда. Кавказ покорен давно, а между тем железные дороги там беспрестанно подвергаются нападению правильно организованных шаек, вооруженных берданками и магазинками! И это не потому, что там власть русская слаба или что ближайшее начальство народное поголовно трусливые армяне, а потому, что там всякая гора, всякое ущелье, всякий лес дают верное и надежное убежище разбойнику. Ищи его!
Здесь же природа не нагромоздила ничего подобного, скрыться негде. Последнее пристанище — Хива стала мышеловкой и, по ст. 16 мирного договора, обязана разбойника изловить для выдачи русским властям. «Изловить» — очень удачное слово!
Когда проектировалась закаспийская железная дорога, то разные «знатоки» Азии предсказывали, что кочевники будут красть на дрова шпалы и телеграфные столбы, так как дерево представляет в пустыне огромную ценность. Они же предсказывали, что из Средней Азии военные сделают второй Кавказ, с хроническими экспедициями ради наград… Шпал и столбов, однако, не воруют, а с покорением Кокана в 1875 году и Ахал-Теке в 1881 г. героический период занятия Средней Азии, по-видимому, кончился и про боевые экспедиции что-то не слыхать…
В том и вся задача, чтобы очаги беспорядка притушить, а пристанодержателей посадить на цепь…
Предчувствия хана при расставании с нашими войсками, относительно возможности беспорядков в его владениях по уходе русских, оправдались довольно скоро. Едва наш отряд перевалил пески от Уч-учака к Хал-ата, как появились на АмуДарье разбойничьи партии туркмен родов теке и сарык (из-под Мерва). Одна партия стала хозяйничать под Хазараспом, другая напала на Питняк; наконец, разбойники стали переправляться и на нашу сторону, нападая на караваны и кочевья бухарских киргиз. Одна такая партия напала около Сардаба-куля, на караван Громова с казенными тяжестями, поднятыми с Хал-ата и перевозимыми в Петро-Александровск. Это случилось в 100 верстах от последнего. Полковник Иванов тотчас послал туда майора Адеркаса с 3 сотнями и взводом ракет. Выступив 24 сентября, Адеркас настиг разбойников к рассвету 26-го у переправы и отбил часть транспорта, которую еще не успели переправить. Человек 100 туркменов при этом поплатились жизнью, частью от шашек казачьих, частью при спешной переправе вплавь.
Понимая наш аму-дарьинский отряд как свою гвардию, приставленную к нему для поддержания порядка и усмирения непокорных под данных, хан беспрестанно взывал к Иванову о помощи, просил советов, сознаваясь в бессилии водворить у себя порядок.
Туркмены, поразмыслив на свободе, нашли, что контрибуцию следовало взыскать не с них одних, а и с других жителей ханства. Желая поправить эту ошибку и несправедливость русских, они разложили свои убытки на узбеков и киргизов и стали взыскивать с них контрибуцию… Не так громко, как Головачов, без пушек и ракет, но так же неукоснительно. Увещаний хана не слушают, смирить их ему нечем, а за рекой его гвардия, его даровая жандармская команда бездействует…
Дело в том, что Иванов не хотел быть ни телохранителем хана, ни жандармом. Потому ли, что, может быть, он никогда не читал инструкции Петра I, данной Бековичу; потому ли, что считал такую роль для себя унизительной, потому ли, что желал играть роль самостоятельного вершителя судеб ханства, потому ли, что считал себя уже важным делателем истории, за которым ревниво следят англичане, но только он все искал благовидного предлога, которым бы можно было прикрыться в случае возникновения дипломатической переписки. Наше министерство иностранных дел, присылая начальникам пограничных округов «доверительно» литографированные копии с бесчисленных запросов, нот и протестов беспокойных и надоедливых английских дипломатов, старающихся набросать побольше камней на пути нашего исторического шествия, также старается сдерживать наших военачальников и охлаждать их воинственных пыл… Если бы не эта закорючка, не этот стопор, останавливающий весь механизм на полном ходу, мы давно бы стояли на самой границе Индии, несмотря на бумажную войну англичан, и надо полагать, что значительно облегчили бы и работу министра иностранных дел.