Хижина
Шрифт:
В отличие от юного Ивана, сорокапятилетний Леонид в свои молодые годы прослужил два года в разведке, а после, вернулся домой, завел семью. Мирно жил до прихода войны. А когда раздались первые взрывы бомб, его двое сыновей первыми ушли на фронт, а через неделю, следом, был призван сам он. До встречи с Огурцовым, мужчина уже прошел несколько военных заданий, ему не раз доводилось сражаться за свою жизнь. Немало он повидал смертей в последнее военное время. И за этот период сражений Леонид не переставал думать о детях, о любимой жене Наталье, что осталась ждать своих
Огурцов уже перестал дрожать, но тягостные мысли не давали ему успокоиться. Ими он продолжал пугать себя, не отводя глаз от мертвых тел.
Мельник, видя пугающий взгляд солдата напротив, быстро закрыл трупы полотном. Затем повернул юнца к себе, намереваясь его отвлечь. Но не успел сказать ни слова, так как его опередил сам Огурцов.
– Почему ты уверен, что мы удачно завершим военную операцию? Есть же вариант, что кто-то умрет из нас! – пессимистично сказал Иван и сильно сжал скулы.
– Хватит, Иван! Перестань так думать. Разве у тебя нет человека, для которого нужно жить? – раздраженно спросил Мельник.
– Есть такой… Но я не хочу воевать. Я не хочу убивать. Я хочу домой!.. Хорошо, я постараюсь найти в себе силы, буду думать о маме. – мальчишка протянул холодную руку Леониду для пожатия, стараясь отбросить плохие мысли.
– Ты справишься. – ответил мужчина и, по привычке, сильно сжал руку сослуживцу. – Все будет хорошо. Ты, главное, держись за меня. Понял? – взгляд у Мельника был независимый и сильный.
– Да. – не раздумывая, ответил Иван, хлопая черными ресницами.
Разговор быстро стих, нужно было возвращаться к окнам. Рядовой Мельник поспешил сменить командира, который уже стоял около входа и бдительно следил за ситуацией вне здания.
После, капитан Котляров поправил черные перчатки и отошел от солдат, широкими шагами подошел к своему оставленному плащу, стряхнул с него оставшиеся капли. Затем своими крупными пальцами он вытащил из серого кармана униформы рацию. Включил ее. Кроме шума помех и периодической тишины, рация ничего не передавала. С большим огорчением, он бросил бесполезную связь и злобно проговорил про себя несколько ругательных слов. Посмотрел на рядовых солдат, огорчая себя неполным отрядом закрепленных к нему бойцов.
О рядовом Зуйко будто совсем забыли. А он уже соорудил между ступеньками над обрывом мостик из деревянных остатков и проводов, и поднялся на второй этаж. Солдат взял пистолет в руки и медленно шел по коридору второго этажа, ступая на захламленный пол. Под подошвами, словно крошки, хрустели трески от разорванных дверей. Коридор, где слева только оконные проемы, а справа кабинеты, был жуткий. Черные пятна от взрывов и редкие следы от пуль рисовались на стенах. Зуйко непоколебимо выполнял задачу: бдительно шел вперед, с осторожностью, поочередно заглядывал в каждое помещение, размахивал оружием. Летала мертвая тишина. Множество убитых гражданских тел лежали, как кучами, так и поодиночке, как разбросанные куклы. Небольшие глаза молодого солдата не пугались мертвецов, Зуйко был лишь поражен ужасной кровавой расправой над ни в чем неповинными людьми.
На первом этаже все насторожились, когда спустя какое-то время со второго этажа послышался грохот, будто что-то упало, разбилось на куски. Это была единственная ваза, которая чудом смогла уцелеть в сражениях и после бомбардировок. Но, рядовой Зуйко, который спешно возвращался назад к командиру, зацепил ее своей тяжелой черной обувью. Он быстро перебирал ноги, спускался по лестнице.
– Командир! – чувствуя холод, сказал он. – Человек…там…человек! – чуть заикаясь, торопливо сообщил молодой солдат.
Огурцов и Мельник тотчас повернулись на голос, отбросив приказ следить за скучным архитектурным пейзажам. Тогда командир резко повернул голову и взглянул сердитыми глазами в их сторону, заставил солдат вернуться к своим обязанностям. И тут же повернул голову на обеспокоенного солдата Зуйко.
– Враг? – подхвативши автомат и свесив брови, спросил Котляров.
– Гражданский.
Командир удивился, затем вновь отвел свой взгляд от похудевшего лица рядового Зуйко и ослабло обратился к остальным:
– Вы, двое, оставайтесь здесь. Смотрите в оба.
А после, не теряя времени, спешно пошагал к лестнице.
– Зуйко?! За мной! – злобно, будто ощущая какое-то предательство, произнес Котляров.
Они вместе аккуратно поднялись по полуразрушенной лестнице на второй этаж. Оставив Огурцова и Мельника на первом.
Тем временем, за стенами картинной галереи, мрачная погода утихла. Уже не было видно холодных капель дождя. Стояла тишина и четко просматривалась разбитая архитектура города. Иван Огурцов, чуть спрятавшись, стоял у входа. Он ощущал всю ту же ленивость и трепет, не желая связываться с противником. Его костлявое тело не дрожало от страха и холода, расслаблено опиралось о стену. Теперь Иван томно глядел на серые развалины и думал о доме. Свежий после дождя утренний воздух, которым дышал Иван, напоминал о свободе.
А тихий и спокойный человек Мельник, все так же маячил у оконных проемов. Он хорошо осматривал все подходы к зданию, следил, нет ли рядом вражеских солдат. В тот момент мужчина представлял себе, как благополучно завершит это последнее военное задание, которое покончит с войной, и он вернется домой. Вернутся живыми его сыновья и вся семья соберется за одним столом. Леониду очень хотелось дождаться мира. И сейчас, смотря на все последствия войны из-за стен, ему хотелось взять сигарету и неторопливо выпустить дым.
Со второго этажа ни звука…
Этим светлым утром по широкой дороге к зданию с большой осторожностью шли два солдата. Они то прятались за руинами, то шустро двигались вперед по мокрому уцелевшему асфальту, то тяжело шли по грязи. Первым их заметил Огурцов.
– Наши! – закричал он.
В это время Мельник находился на дистанции от юного солдата и от неожиданного крика на секунду остановил дыхание. А затем быстро подбежал к Огурцову.
– Тише ты. Тише… – шепотом грозно произнес Леонид и отвел свой стальной взгляд в сторону руин. – Ага, вижу.