Хмельницкий.
Шрифт:
— Так пригласить или нет казачьих старшин к ее величеству королеве Марии-Людовике? — снова спросил настойчивый паж королевы. — Кстати, к ней надо было бы пригласить и болгарских послов, которые приехали просить помощи им освободиться от турецкого ига. Эти люди одной веры с казаками и так же, как они, ненавидят султана. Может, подсказать казакам, чтобы они в союзе с болгарами выступили против мусульман?
— О Мария! — набожно воскликнул король. Королева тоже Мария, и Радзиевский мог и не понять набожного зова Владислава. Но он был не по летам толковым человеком, пажом королевы и ловким политиком, дипломатом!
— Так пригласить сюда ее величество? — неотступно наседал Радзиевский.
— Пресвятую Марию, матерь божью, не пригласит пан Иероним. А к королеве следует пригласить казачьих старшин, хотя бы и вместе с болгарскими послами. Пускай пани Гонзага немного развлечется в их обществе. Устроит им дипломатический файф-о-клок в угоду политикам Франции…
Король Владислав тяжело вздохнул и, сдерживая душевную горесть, отвернулся к стене. Этот ловкий паж, дипломат Радзиевский как будто читает мысли короля и заранее готовит на них ответ.
Королева Мария-Людовика Гонзага в этот раз охотно согласилась взять на себя трудные, не женские хлопоты. Молодой паж Иероним Радзиевский не особенно расстраивался, будучи исполнителем воли новой королевы. Она действительно была новой, но с большим жизненным опытом. Ведь дальновидные политики Франции, еще когда она была совсем юной, решили сделать ее первой женой Владислава. Венценосные дочери не имеют права сами выбирать себе мужей. Княжна дождалась смерти своей счастливой конкурентки, слабой здоровьем королевы Цецилии, поняв с помощью царедворцев, что в таких делах возраст не имеет значения. Об этом она могла судить и по Радзиевскому, который, будучи уже женатым, до сих пор был у нее пажом…
Он не по возрасту развил кипучую деятельность при королевах. Умный и энергичный, молодой Радзиевский был как бы находкой для короля Владислава. Назначенный пажом новой королевы, ловкий Иероним Радзиевский не вызывал подозрений у знатных шляхтичей, они не обращали на него внимания. Разъезжает молодой человек по стране, забавляя этим королеву-француженку, — и пусть!..
17
В большом зале королевского дворца казачьих полковников-послов встретил хорошо знакомый им паж королевы. Энергичный и широко образованный пан Радзиевский был в курсе всех событий, происходивших не только в окружении королевы, но и на широком государственном горизонте Речи Посполитой. Казаки разговаривали с ним как со своим человеком. Они рассчитывали, что их примет сам король. Богдан поздоровался с Иеронимом Радзиевским на латинском языке, словно перед беседой с его величеством хотел подчеркнуть, что хорошо владеет и этим языком.
Казацкие послы хотели первыми явиться на прием, но, войдя в зал, уже застали там других гостей. Возле заветных дверей королевских апартаментов толпилось несколько человек в странном одеянии, то ли гражданском, то ли духовном, как у валахов или турок. Стройный монах, возможно, прелат какого-нибудь униатского братства или восточно-византийского ордена, громко говорил, горячо убеждая в чем-то своих товарищей.
«Не болгарскую ли слышу речь?» — мелькнула в голове Богдана мысль, вызвав грустные и такие близкие его сердцу воспоминания о Болгарии. Он даже шагнул вперед, чтобы лучше разглядеть духовника. И тут же остановился как вкопанный, напрягая память, стараясь вспомнить, где он встречал этого человека. Внутренний голос подсказывал ему. Какие могут быть сомнения — это он, это он!.. Но кто он? Служитель патриарха Лукариса? Или аббат костела, монах обители Алладжи?!
Богдан Хмельницкий подошел к ним и спросил:
— Болгары? Неужели мне грезится… Петр Парчевич?
Высокий молодой духовник резко обернулся, густые брови сошлись у него на переносице. На какое-то мгновение мысли унесли и его куда-то в бездну головокружительных догадок или снов.
— Брат… Богдан Хмель!!
И только теперь разошлись сведенные брови, засияло лицо, расплывшись в улыбке. Встретились братья, сыновья одной праматери славянки, которая хотя уже и ушла в небытие, но оставила своим детям безграничную любовь друг к другу!
Сошлись они, словно горы из известной пословицы, нарушив вечную веру в незыблемое «гора с горой не сходится». Вспомнил Богдан юношу Петра и застенок смертников в Пловдиве… Только сила реального мышления превращала того юношу заключенного в этого почтенного священника.
А здоровались теперь как братья, как родные, после горькой разлуки на берегу Дуная, по прошествии такой бездны лет! Не плакали и не смеялись эти взрослые дети своих плаксивых родителей. Только любовным взглядом ласкали друг друга. Потом разговорились, да и то не о своих чувствах. Судьба родины, патриотами которой они были, еще больше сближала их в этом зале.
Когда в дверях королевских покоев показался секретарь королевы Ронколи, Парчевич скороговоркой завершил их разговор:
— Не погиб еще болгарский лев [16] , он не спит, а лишь дремлет… Так не упустим же подходящего момента для совместного нападения на Турцию…
Богдан Хмельницкий воспринял эти слова как заклятие.
В первый момент трудно было узнать королеву среди роскошно одетых дам и девушек, вышедших из открывшихся позолоченных дверей королевских апартаментов. Богдан больше присматривался к сопровождавшим их мужчинам, одетым в западноевропейские камзолы. Среди них он искал глазами Владислава IV.
16
Символ болгарской государственности.
Только услышав нежный голос, он оторвал свой взгляд от мужчин. Это приветствовала гостей на французском языке хозяйка, новая королева Речи Посполитой. Иероним Радзиевский уверенно перевел казакам речь королевы Марии-Людовики де Невер:
— Ее величество королева Речи Посполитой желает всем собравшимся здесь здоровья и успехов в их благородном деле. К большому огорчению, его величество пан король Речи Посполитой сейчас болен и не сможет никого принять. — И обратившись к казакам: — Ее величество пани королева Мария просит остаться здесь только рыцарей украинского казачества, панов полковников, и подойти к ней для деловой беседы…
Один из придворных не совсем вежливо попросил болгарских послов оставить зал. Королева считала удаление болгарских послов нарушением придворного этикета и словно просила извинения на латинском языке, приглашая казаков остаться в зале для разговора с ней. Кроме Богдана латинский язык знал и Барабаш. Нестеренко наклонился к Богдану, прислушиваясь к его переводу. Королева заметила это и довольно улыбнулась. Теперь она была уверена, что сможет свободно договориться с казаками.
— Неожиданная болезнь короля не дала ему возможности получить удовольствие от беседы со своими верными друзьями казаками. Он просил передать вам свои извинения и вот это письмо пану генеральному есаулу. Я, как королева, должна заменить своего мужа Владислава в разговоре с казаками. Речь идет об одном и том же военном деле… — заговорила она не спеша, словно нанизывала слова, как бусы, на нить. Но, произнеся слово «дело», задумалась, словно колебалась, продолжать дальше или нет.