Хмельницкий.
Шрифт:
Повернулся и медленно пошел к дому, как степенный хозяин, будучи уверен, что гусары его не ослушаются.
Гусары не сразу отъехали от ворот, и Богдан понял, что они обиделись. Но не остановился, не заговорил с ними. Поскорее бы отъезжали.
— Ты один? А где же?.. — поторопилась Ганна и тут же запнулась. Ганна настолько была проницательной, что по лицу мужа могла определить его настроение. В таком состоянии он всегда раздражительный и гневный. Но Богдан понял жену, пересилил себя и улыбнулся. И за это любила его Ганна. Порой и любовь к детям заслонялась большим чувством к Богдану и преданностью. И именно это больше всего ценил в ней Богдан. О настоящей любви, о глубоком чувстве Богдан не хотел и вспоминать. Потому что с этим чувством связывалась сердечная боль, всплывали в воображении образы других женщин. Их немилосердно отгонял от себя возбужденный воспоминаниями Богдан.
— Один я, Ганнуся, один. А… взволновали меня посланцы гусарского полковника. Прямо по пятам ходят, проклятые шпионы. Непременно с самим Конецпольским поговорю об этом… Дети спят?
— Только что улеглись. Тимоша немного капризничал, все: «Папа, папа!..» А мы думали, что это уже они приехали. Пани Мелашка принялась было-готовить ужин.
— Очевидно, задержались хлопцы, заметив слежку коронных за нашим братом, — медленно отвечал, настороженно прислушиваясь.
В это время снова залаяли собаки, зашумели дворовые хлопцы. Богдан наскоро набросил на плечи кунтуш.
— Значит, пробрались все-таки, приехали! — на бегу сказал он Ганне. — Побежал я, Ганнуся. А вас, матушка Мелашка, прошу быть особенно внимательной к Ивану Сулиме. Хороший хлопец… сами знаете. Я суховато обошелся с ним во время нашей первой встречи на Дунае.
— Положись на нас, Богдась. На то бог и дал жену мужу, чтобы она первой споткнулась, прокладывая ему путь, — спешила изречь Мелашка.
Но Богдан уже не слышал ее, выйдя из комнаты.
Выбежал на крыльцо, присматриваясь издали к воротам, прислушиваясь к разговорам. Ночная мгла скрывала все, что происходило там. Богдан крикнул слуге:
— Впускай, Григорий, впускай! Это свои…
Но за воротами не было ни одного всадника! Неужели из-за предосторожности оставили где-то коней? Могут же выдать себя, появившись вооруженными и на конях… И стал прислушиваться к голосам. Скрип ворот заглушали голоса прибывших, а на удивление темная ночь, да еще после света, мешала разглядеть, что происходит на улице.
— Богдан-ака-а! — вдруг разнеслось в темноте, как гром среди ясного неба.
— Назрулла?! — крикнул Богдан, позабыв в этот миг о всякой осторожности. Стремительно бросился обнимать неожиданно вынырнувшего из темноты Назруллу.
Назрулла пробормотал что-то по-мусульмански, прикладывая руку ко лбу и сердцу. Неожиданность и радость, как холодной водой из ведра, обдали Богдана, проясняя сознание. Встреча с Назруллой перебросила его в иной мир. Словно не друга обнимал он, а свое далекое, глубоко волнующее прошлое, свои сны, от которых просыпался по ночам, переживая за судьбу этого бесконечно преданного ему человека.
— Назрулла, друг мой! Наконец-то ты, мой многострадальный Назрулла… Ну и обрадовал! — говорил Богдан на турецком языке, по которому уже начинал скучать.
— Удивил, а? — прошептал Назрулла сквозь слезы.
— Нет, братец Назрулла, порадовал. Грустно мне становится без душевных друзей, растерял я их… — И Богдан увидел еще нескольких человек, которые стояли притаившись, наблюдая за встречей друзей. Ганджа прекрасно понимал, о чем они говорили. — А это кто привел тебя? Да неужели сам Ганджа?! Братья мои, Иван! Ну, с Новым годом, друзья…
Выпустив из объятий Назруллу, Богдан бросился приветствовать Ганджу. А Вовгура так и не узнал.
4
После возвращения из плена Богдан прежде всего встретился с казаками в Терехтемирове. Горько тогда было ему переживать недоверие к нему казаков. Казачество — это ведь семья! Она крепка своим братским единением. Казаки любили быть вместе, собирались по всякому поводу, гостили у родственников и соседей. Особенно когда возвращались из похода. Богдан знал об этом, привык к таким обычаям еще с детства в Субботове. И он интересовался походами на море, боями с татарами, особенно с турками.
— Гостили у родителей — будут гостить и у меня! — сказал он в разговоре с Мелашкой. Об этом казацком единении она много рассказывала ему еще во Львове. И у него часто собирались гости на праздники, на крестины, которыми так зачастила Ганна. Круг гостей пока что был ограничен, Субботов стоял вдали от торных казацких дорог.
Иногда на праздник он приглашал к себе совсем взрослого теперь казака Мартынка, единственного сына Мелашки. И каждый раз вспоминали Карпа, сожалея, что нет его с ними. Еще тогда Мелашка похоронила свою многострадальную мать, а хату и усадьбу ее перепоручила соседям. Карпо теперь вошел в семью Богдана, как брат, наравне с Мартынком. В этой семье, где жила и его тетя Мелашка, он чувствовал себя своим. Но непоседливый — он все рвется в реестр и никак не может пробиться даже с помощью Мартынка. А с Мартынком всегда вместе его неразлучные друзья-побратимы Филонко Джеджалий и Иван Богун. Они всегда с удовольствием гостили у Богдана. Богдан побывал в неволе и очень интересно рассказывал о своем бегстве. Они завидовали Карпу, который встретился с Богданом в придунайских дебрях, когда он бежал из плена!
В семье Богдана готовились к встрече Нового года, ждали и Карпа. Мелашка была теперь матерью не только Мартынку, а всем им, в том числе и Богдану. Тот с радостью ждал их приезда, советуясь с Мелашкой и Ганной, как лучше встретить своих побратимов.
А накануне Нового года, в Меланьин день, в полковую канцелярию Богдана зашел старый чигиринский казак, кузнец Микита. Он до сих пор еще ковал необходимую для полка мелочь и был своим человеком в доме.
— Сегодня, пан писарь, заезжал ко мне один человек из-за Днепра, рыбак. Передавал вам поклон от полковника Сулимы Ивана… — запнувшись, тихо сообщил коваль.
— Иван Сулима, говорите? — взволнованно спросил Богдан.
— Да. Рыбак сказал, что он не один заедет. Возвращаются из-под Переяслава после поражения коронного гетмана… С ним еще несколько нереестровых казаков и старшин. Странствуют, скрываются, но обещали заехать к вам этой ночью как колядники.
— В Чигирин?
— Упаси боже в Чигирин! Очевидно, лубенский казак Мартын и приведет его в Субботов, как передавал рыбак…
«Лубенский казак Мартын приведет». «Опытный „поводырь“!» — улыбнулся, вспомнив давнее прошлое.