Хмельницкий.
Шрифт:
Эти слова, точно стрелы молнии, пронзили сердце вдовы-султанши. Задели они и легко уязвимое самолюбие молодого султана. Какой же он глава государства, если у себя под носом разрешает воспитывать злейшего врага, посягающего на его султанский престол! Ведь Мухамед может взбунтоваться, добиваясь власти еще при его жизни!..
— Немедленно убрать его, как бунтовщика! — лаконично повелел Осман, единственный властелин живых и мертвых на мусульманской земле. Он даже не дослушал до конца этой фатальной для Мухамеда клеветы Кызляра-аги.
17
— Казнь над братом султана может быть совершена только после фетвы [13] , вынесенной главным муфтием… — нашептывал Сулейман, снова вызванный к султанше Мах-Пейкер.
Страшное дело эти незыблемые законы веры, традиций и престолонаследования…
Фетву мог выносить только главный судья государства, муфтий Езаад. А он был не только непримиримым противником похода Османа, но и отдавал личное предпочтение Мухамеду. И муфтий категорически отказался вынести приговор! Тогда Мах-Пейкер, используя влияние и связи, обратилась к своему стороннику — муфтию Румелийскому кади. Мало ли она совершила полезного для себя в союзе с ним, и не он ли, чуть ли не единственный из военных духовников Анатолии, знает о греховной связи пожилой султанши с неверными пленниками, даже и правоверным Ахмет-беем?
13
приговор (арабск.)
Кадиаскер был удостоен властительницей высоких наград и недавно получил от нее подарок: султанша подарила ему пленного Богдана, когда узнала о том, что этот убийца Ахмета давно уже стал мусульманином. Одаряла она его тоже не без тайного умысла. Покорный кади в благодарность за великие милости могущественной может закрыть глаза на слабости стареющей женщины, легко поддающейся искушениям прародительницы Евы…
Кади согласился утвердить смертный приговор брату султана Мухамеду.
…Казнь совершалась не на большой площади, как обычно, в присутствии правоверных, а ночью, без огласки. Богдан, как домашний слуга кадиаскера, должен был сопровождать своего господина на эту казнь.
Это не радовало Богдана. Но это давало ему относительную свободу. В течение почти двух лет изо дня в день, по пять раз, от восхода до захода солнца, он читал молитву кади, завоевывая доверие бея-духовника. Это усыпляло бдительность почитаемого в стране кадиаскера. Иногда Богдан выходил за калитку двора и без надсмотрщиков духовника и янычар. Поначалу он ежедневно любовался морем и прибоем с балкона первого этажа дворца кади. Слева возвышалась знаменитая Девичья башня, за ней во мглистой дымке морского залива вырисовывалась башня Скутари, окруженная высокими кипарисовыми рощами.
Скутари! Патриарх Кирилл Лукарис советует начинать именно оттуда. Кому придет в голову поинтересоваться, почему молодой мулла известного кади посещает Скутари? Разве не хочется и ему отдохнуть в роскошном уголке стамбульских вельмож?..
Вот так, замечтавшись, и приехал он с кади на удаленную от центра города площадь Сары-ер. Очевидно, когда-то здесь была только пустынная, желтая земля, захваченная купцами. Со временем тут возник отдаленный, малонаселенный район города. Давно начатое строительство новой мечети Ени-Джами, казалось, предвещало лучшее время, когда прекратятся страшные убийства из-за наследования султанского престола.
Площадь была оцеплена отрядом янычар. За плотным кольцом янычар шатались какие-то люди. Проснулись старики, разбуженные приготовлением к казни. Им уже все известно! Негодуют или равнодушно регистрируют это событие, которым завершается подготовка к большой войне с поляками. Им не раз приходилось быть свидетелями подобных убийств.
Сколько войск прошло уже через эту площадь, в сторону Кыркларели! А сколько воинов еще готовится и каждый день уходит из города в том же направлении. Что значит убийство, пускай даже и брата султана, в сравнении с погибшими на войне правоверными.
Кыркларели находится на границе со славянской страной, на так называемой земле неверных. Кто бы они ни были — болгары или сербы — они свои! За этим городом, в сорока милях, жизнью, а не смертью полна их славянская земля!..
Мрачный, молчаливый рассвет. Посреди площади, прямо на земле, устлано коврами священное место казни. Даже преступная казнь совершается здесь в священных местах!
Богдан оглянулся, ища глазами свежесрубленную колоду и возле нее палача в красной мантии. Как тогда на львовской площади.
Вздрогнул от неожиданно нахлынувших воспоминаний. Обтесанная колода и откормленный палач. Толпа людей и солнце, прячущееся за весенние облака.
Печальные воспоминания о родной земле. Но кровь казненных, и не всегда справедливо казненных, впитается в землю так же, как и здесь. Будет ли здесь пролита кровь? В полумраке виднеются разостланные на земле дорогие ковры мусульманского Востока. Казалось, что они уже залиты кровью. Посмотрел на янычар, плотным кольцом окруживших площадь, и у него, казалось, застонала душа от унижения человеческого достоинства. Сейчас и думать нечего о помощи обреченному, как это было во Львове. Тут надо обо всем забыть, готовясь к побегу из этой ужасной страны…
Кадиаскер остановился, воровато, со страхом огляделся вокруг. В сопровождении неусыпной свиты янычар к месту казни направлялся молодой султан Осман II, облаченный в рыцарские доспехи. Почти рядом с ним вели его младшего брата Мухамеда, такого же роста, как и султан.
Вначале Богдан пытался сравнить двух братьев. Да стоит ли… сравнивать Мухамеда с этим жестоким человеком, грязным подобием зверя! Нет, несчастного красавца Мухамеда даже нельзя сравнивать с этим закованным в, железные доспехи палачом…
Мухамед шел в легкой богатой одежде, с непокрытой, побритой головой. Ступив на ковры смерти, младший брат султана резко остановился, испуганно и растерянно огляделся, встретившись глазами с братом, в руках которого находилась его юная жизнь.
Упал на колени перед могущественным братом, зарыдал, торопливо моля Османа, а не аллаха, не губить его:
— Я не хочу быть султаном, мой могущественный брат! Алла-гу-ак-бар, умоляю тебя именем нашего отца…
Но Осман грозно посмотрел на стражу и рукой, закованной в железо, повелительно указал на ковры и отошел в сторону. Стража схватила несчастного, стоявшего на коленях на коврах, и поставила его на ноги.