Ход слоном

Ахмедханов Бахтиар

– Но ведь сейчас ничего такого больше нет, – робко вставил я, ерзая на жестком стуле, накрытом какой-то столетней вязаной крючком дрянью. Эта штука без конца сползала, и мне приходилось все время привставать и водворять ее на место. Сколько же задниц сидело на этой самой салфетке, чтобы так ее вытереть, думал я, слушая страшный аркашин рассказ.

Про такие «сундуки» я много слышал и читал, хотя ни с кем из работавших там людей никогда не сталкивался, кроме одной странноватой и при этом очень доброй девушки, с которой познакомился лет сто тому назад в Крыму. Там она лечила целую кучу болезней, главным образом, женских и нервных. Вот она – цена несвободы.

– Такого нет, – все так же серьезно ответил Аркаша. – Есть, наверное, покруче, но это не наша тема. Продолжаю. После развала Союза остались люди, которые там работали. Понятное дело, что если бы не перестройка, то никому из них не светили бы не только поездки в дальние страны, но даже и на Золотые пески в Болгарию. Сейчас стало посвободнее. Тех, кто не был в курсе каких-то важных секретов, больше здесь не держат. Кто-то из них уехал из России, кто-то нет.

– Но вот те, кто действительно много знает, долго были невыездными. Но сейчас, я думаю, уже нет – слишком много прошло времени. Наверху считают, что за это время наука успела так далеко уйти вперед, что секреты, которые они знали, уже больше не секреты. И очень ошибаются. Среди ученых того поколения есть люди, знания которых поистине бесценны. Большинство из них продолжают работать – если есть силы, конечно.

– Но есть среди них отдельные экземпляры, которые хотели бы эти знания использовать по прямому, так сказать, назначению. Или попытаться их продать – чтобы использовали другие. Твоя будущая подопечная как раз из таких.

– Как это – использовать по прямому назначению? – удивился я. – Они там что, секретные яды изобретали и теперь выжившая из ума кровожадная старуха хочет отравить все человечество?

– Нет, Алик, не яды, – все так же терпеливо продолжал Бунин. – Ядами занимались другие «сундуки» – тоже, конечно, интересные, но и это не наша тема. А твой божий одуванчик был специалистом по искусственным – их еще называют «направленными» – землетрясениям.

В моем животе противно шевельнулось что-то скользкое и холодное. Направленные землетрясения. Что-то такое я читал в газетах, но как-то не особо верил написанному. Но если нечто подобное действительно существует, то это уже такая государственная тайна, что любой к ней допущенный автоматически и навечно должен попадать под колпак. Да, но только какая связь между государственной тайной и Аркашей – начальником охранников из какой-то шарашкиной конторы?

А шарашкиной ли? При мысли о том, что меня вербует какая-то засекреченная структура в животе стало еще противнее. И не вербует – считай, я уже в их лапах, причем со всеми потрохами. После того, что мне рассказал Аркаша, меня уже не отпустят. А может, еще не поздно отказаться? Адреса пансионата я пока не знаю, имени этой адской старухи – тоже. Да и кому я побегу закладывать – ФСБ? Смешно. Так, может, все-таки еще не поздно?

– Не пойму, чего ты так напрягся, – словно прочитав мои мысли сказал Аркаша. – Если не хочешь – так и скажи, я пойму. Мало ли какие у тебя сомнения, может, что-то не устраивает. Дай только слово, что никому ничего не скажешь – и иди себе домой. Никаких расписок о неразглашении не надо. Короче, выпей кофейку, покури, подумай, а я пока в комнате звоночек сделаю. Надумаешь – получаешь аванс и завтра с утра отправляешься на подмосковный курорт, нет – едешь в свой крысятник на Коломенскую. Никаких проблем!

Ехать домой не хотелось. Наверное, подумал я, это мой последний шанс хоть как-то изменить свою жизнь. Другого уже не будет. Маячившая впереди одинокая старость пугала, но одинокая и нищая старость просто приводила в ужас. Когда-то я, хорохорясь перед самим собой, думал, что, в отличие от всех остальных людей, не стану дожидаться, пока стану совсем немощным. В один прекрасный день просто приму яд и переселюсь в лучший мир, избегнув бесчисленных унижений, связанных с бессилием и собственной ненужностью.

Но так я думал когда-то. Чем старше я становился, тем отчетливее понимал, что никакого яда не будет. А будет постепенное и безжалостное разрушение моей личности, превращение человека в жалкую трясущуюся оболочку, от которой пахнет затхлостью – как из старого шкафа, где хранятся давно никому не нужные тряпки. И буду я трястись за свою жизнь, ежедневно выстаивая многочасовые очереди в районной поликлинике и изводя хорошеньких аптекарш разговорами вроде «а вот я у вас вчера купил, а мне не помогло, хотя такое дорогое, покажите что-нибудь другое».

А потом я загнусь. В обшарпанной вонючей больнице – если успею вызвать скорую и если она успеет приехать. Или в своей квартире – если все произойдет быстро. Во втором случае я еще успею хорошенько разложиться, поскольку ко мне давно никто не ходит. А разлагаться я буду или в кровати, или в кресле, или прямо на полу. Интересно, где это лучше делать?

А можно попытаться выползти на балкон, и тогда ко мне слетятся все окрестные вороны. Как они будут кружить и каркать! А что, прямо по обычаю какого-то северного народа, о котором я читал: своих покойников они поднимают на деревья и там привязывают. Птицы обклевывают их до костей, а родственники считают, что усопший после этого попадает в очень хорошее место. Но меня до костей обклевать не успеют. Соседи сначала ничего не поймут, а потом догадаются и вызовут милицию. Наверное, обо мне даже напишут в газетах.

Обо всех этих приятных вещах я думал, сидя на кухне и дымя сигаретой. Перспективы, надеюсь, не очень близкие, но зато реальнее не бывает. Что мне даст работа на Аркашу? Очень многое. Например, заработать денег на близкую старость. Чтобы купить себе номер в хорошем доме престарелых, где я буду читать книги на скамейке в парке и тайком попивать водочку с соседями по богадельне.

И море! Чтобы хотя бы раз в год летать на море, которое я так люблю. Черт с ними, с направленными землетрясениями! Даже если моя работа будет опасна, это все равно лучше, чем одинокое прозябание при полном отсутствии перспектив. А тут еще непонятно, что может возникнуть. Например, повышение зарплаты, пошутил я сам с собой. Стукнув кулаком в стену, я закурил новую сигарету.

– Согласен! – сказал я пришедшему на стук Аркаше. – Куда ехать?

– Точно согласен? – прищурился на меня Бунин. – Ломаться больше не будешь? Тогда держи.

С этими словами мой начальник полез во внутренний карман пиджака и красивым жестом выложил на стол пять новеньких стодолларовых купюр.

В ответ я как можно равнодушнее взял их, но, прежде чем сунуть уже в свой карман, не удержался и провел по одной из них большим пальцем, как это делали в лихие девяностые, проверяя доллары на подлинность. А потом не удержался снова и понюхал купюру. Пахло типографской краской, но не так, как пахнет только что отпечатанная газета. Газетный запах более насыщенный и, я бы сказал, ядреный, а вот новые деньги пахнут иначе. Я бы сказал, деликатно.