Ходоки во времени. Время во все времена. Книга 4
Шрифт:
Девис помолчал, оценил впечатление от своей речи, произведённой на внимавших ему колонистов. А выслушали его с заинтересованностью. Никто не перебил его, никто не возмутился.
Иван с благодарностью смотрел на Девиса. Сам бы он никогда не смог так сказать, как это сделал Девис. Похоже, он всех их уговорил, и можно считать, что дело сделано. Значит, вот-вот начнётся эвакуация. Иван внутренне подготовился к ней, ожидая, как сейчас все встанут и пойдут за ним к Вушбусу, благоразумно оставленного с Шилемой.
Но тут Девис снова заговорил:
– А тем, кто желает дожить до могилы здесь, у кого нет желания свою старость прожить в нищете и голоде – лучше остаться. Так мы решили с Сесикой.
И всё рухнуло…
Словно зачарованные слушатели проснулись, и у каждого нашлось, что сказать. Оттого поднялся такой гам, в котором выкрикнутое пожелание, предположение или рассуждение нельзя было выделить для осмысления. Небольшое, казалось бы, собрание по количеству заинтересованных лиц, но шум возник как от возмущённых манифестантов.
У всех наболело. Возвращение к потерянному, будто бы, навсегда, вдруг, стало возможным.
Но появился выбор!..
Насиженное место бросать, когда над тобой не каплет, когда всегда в наличии еда, когда ничто тебе не угрожает – поступок, требующий обсуждения, к нему надо тоже привыкнуть, чтобы решиться на то или иное. Здесь они как в углу, может быть, не столь уютном, как хотелось бы, но обжитом, терпимом и безопасном. А там, среди людей…
Кто-то сомневался: да правда ли можно передвинуться в будущее? Других волновал вопрос: как они появятся перед людьми в своих одеждах дикарей? Третьих тревожило, кто их там будет кормить? И общее: да и кому они такие нужны?
Лишь немногих заботил выбор времени и места. Но и у них появлялись сомнения и разнообразие желаний: можно ли очутиться ближе к временам святого Патрика; можно ли появиться до войн Александра Македонского, до нашествия гуннов или римлян, то есть в спокойные годы истории? Даже возникли желания побывать в лесу у Робина Гуда или окунуться в атмосферу вольницы пиратов.
И только Хиркус и несколько человек из его сторонников призывали не поддаваться провокации и обвиняли Ивана во всех грехах, вплоть до того, что это он якобы устроил все несчастья, выпавшие на долю колонистов. Но их выкрики тонули среди других, да и не все, как было видно, из группы мятежного ходока поддерживали агрессивную её часть.
Иван только после краткого разговора с Арно, пока они шли сюда, и вопросов, посыпавшихся, словно прорвался до того прочный мешок с ними, так как до того никого они не волновали, стал в полной мере понимать трудности, стоящие перед ним по переселению колонистов.
Ещё часом раньше всё казалось ему куда как проще. Сомнение роилось в одном: войдут ли они в облако все сразу или придётся возвращаться сюда многократно?
Сейчас каждый колонист превратился в запутанный клубок противоречий. Их можно было понять. Перспектива вернуться в человеческое общество, возможность воплощения чаяния, загнанного за годы прозябания в самый тёмный угол сознания, чтобы не напоминало, не тревожило, не снедало, вдруг в одночасье предстала передними и – оглушила. Они не были готовы к этому даже в помыслах, так как не могли предполагать не только о самом возвращении, но и к выбору любого времени, и любого уголка Земли.
Перед их растерянным сознанием не оказалось альтернативы, перед ними возник хаос возможностей…
Стихая, то, вновь разгораясь, спор продолжался, практически идя по кругу, но становился уже более-менее осознанным. Кто-то из кучки, толпящейся вокруг Хиркуса, отступил назад и за спинами перешёл на сторону спорящих колонистов, включился в общее обсуждение. Тем не менее, актёра держалось ещё с десяток человек. Не докричавшись до своих недавних, по сути, соплеменников, они стали совещаться.
А страсти и пристрастия остальных колонистов к тому времени привели к новому размежеванию, не смотря, на общую тему обсуждения и, в принципе, согласия на перемещение. Во всяком случае, так показалось Ивану.
Чуть в стороне остались Девис с Сесикой. Девис высказал всё, а Сесика явно во всём была с ним согласна. Их не занимало, что говорят вокруг, они безучастно ожидали окончания спора.
От группы Хиркуса откололся ещё один недавний его почитатель. Он, воровато оглядываясь и втянув голову в плечи, словно ожидая удара сзади, шмыгнул в середину основной части колонистов и присел, теряясь между ними.
Вскоре вокруг Ивана стали рыхло группироваться желающие поверить ему и уйти в будущее. Вначале робко приблизились женщины с детьми: Харусса, Джесика, Илона. К ним жались те, кто их ещё только ожидал: Рада и Храза. А за ними потянулись колонисты. Возможно, среди них были отцы этих детей. Хелены нигде не было видно. С Хиркусом женщин не оказалось.
Из-под руки Ивана выскользнул Джордан.
– КЕРГИШЕТ, ты их отсюда выдерни, а уж потом они решат, где им будет лучше остановиться. А здесь они как гвоздями прибиты. Так и будут спорить до бесконечности… Да и Хиркус мешать не будет.
– Да уж, – отделался Иван.
Джордан подождал, не скажет ли что КЕРГИШЕТ ещё, но ходоки его предложение встретили неоднозначно. Дон Севильяк повёл на него рачьими глазами и буркнул:
– Это сорняки выдёргивают, а это – люди.
Арно высказался определённее:
– Никого не надо выдёргивать. Пусть сами решают. Выдернешь, а потом что с ними делать будешь? Если не определиться сам, то придётся таскать его с места на место. Давай, КЕРГИШЕТ, уйдём к твоему… к этой… колымаге, – Арно покосился на Джордана, – и подождём. Кто подойдет, того и возьмёшь.
Иван кивнул, соглашаясь с Арно. Однако не двинулся с места. Его привлекла Мать. Она стояла на отшибе в окружении своих детей. Сыновья с неразлучными копьями расположились так, как будто ожидали нападения на них со всех сторон, а дочь, миловидная и рано созревшая девочка, прижалась к Матери и смотрела на происходящее испуганными глазами. И то. Если сама Мать могла понимать, о чём спорят и что решают колонисты, то её дети, выросшие здесь в статусе аборигенов и не знающие иной жизни и общества, были сбиты с толку.