Хохот Демиурга. Мысли в моей голове
Шрифт:
Я обожал приключенческие романы и верил, любовь может творить чудеса. Решившись, однажды я выждал, когда Лидочка будет одна. Я ей рассказал, почему брат больше не посещает школу и уговорил на одно с ним свидание – это было несложно – девочки-отличницы запрограммированы на сострадание.
И вот, в палате, я подхожу к Андрюше, наклоняюсь к самому уху и сквозь бинт шепчу, что как только он оклемается и его выпишут, его ждет заветное рандеву…
Меня парализует от страха – лицо Андрюши на миг меняется, и на меня смотрит не ребенок, а старик, что-то искажает черты до неузнаваемости. В его глазах коктейль из физической боли и какой-то другой природы страха смешивается и вспыхивает гневом.
– Убери от меня… этого.
ЭТОГО. Убрать от него! Значит, ни черта он не оценил, значит, я для него этот, которого уведут по щелчку. Смотрю в его глаза, как в отражение своих, зеркалю ненависть. Не понимая, что творю – с силой толкаю пытавшегося оторваться от подушки брата. С ужасом понимаю, что он бьется затылком о стену. Бинт покрывается алым, отец хватает меня за локоть и вырывает из палаты – оставляет одного в коридоре и зовет врача.
Стою онемевшим вечность. Вокруг мелькают люди, события, но голова пуста тяжелой больничной белизной. Вновь во времени – ощущаю тяжелые руки отца у себя на плечах – его лицо перед моим. Черная щетина, впавшие скулы, синяки и красные глаза.
– Это ты его убил, ты – понял? – говорит он сквозь зубы и плач, – будь ты проклят! Я тебя проклинаю. Это ты убил, понял! Мой Андрюша…
В этих словах растворяется вечер и остатки детской надежды на чудо. Значит, Андрюши не стало. Значит, я не смог помочь, а только навредил. Я убил, но как? Нет, это я виноват – отец не может ошибаться. Я беспомощный убийца – мне надо тоже умереть – прямо сейчас на улицу и под машину. Иду, покачиваясь, непослушные губы дрожат, шмыгаю носом, злюсь, но не могу сдержаться: с воем больничный коридор размывает слезами. Я навсегда остался один с ненавидящим меня миром, даже отец по заслугам проклял меня. Подслушавшая и сжалившаяся над ребенком медсестра обнимает одинокого, покинутого всеми ребенка и шепчет, что мой отец не хотел говорить то, что сказал, и я конечно же ни в чем ни виноват – сквозь рев хочу вырваться из объятий – ударить, укусить, но она сжимает крепче и я смачиваю ее халат своим горем…
Вот мы и подобрались к тому, зачем я рассказываю про эти сантименты. Не переживай, мне не нужно твое сострадание, просто считаю важной вехой отцовское проклятие. Да, будь я проклят…
Для Андрюши время перестало существовать, для Никитки оно превратилось в мучительную пытку – много дней он покрывал подушку слезами, спасительно забываясь только во сне. Пока однажды не почувствовал присутствие. Да, присутствие – Никитка физически стал ощущать брата где-то рядом, только никак не мог понять, где. Теперь каждая секунда бодрствования превратилась в труд – лежа и глядя в потолок Никитка пытался уловить, настроить себя, как радиоприемник, на нужную волну. И вот это произошло.
Попробуй представь место в сознании, как оно выглядит, где не водятся мысли – ни одной, ни единого образа. И вот из этого места я отчетливо различил клич младшего брата, но как туда пробраться живому, как? Сначала мне удалось вообразить свет. И в сиянии этого света я различил своего брата. Не было никакого умиления, радости встречи – был страх – призрак в моей голове! Я с ужасом захлопнул картинку и бледный отстучал зубами отцу – призрак! призрак! Андрюша пришел за мной! Отцовская затрещина наполнила рот кровью и навсегда выбила желание делиться пережитым с кем-либо – это дело только мое и Андрюши во мне. Решившись, я погрузился глубже – и вот мы стоит друг подле друга – под ногами ощущаю почву.
– Привет.
И он отвечает:
– Привет.
Андрюша так же, как ты сейчас, не помнил, что мертв. Я все ему рассказал, и он отнесся спокойно. Даже очень спокойно для ребенка своего возраста. Не так отчаянно, как ты…
И началась возможно лучшая пора жизни. Иронично, конечно, что лучшая пора жизни Андрюши пришлась на его смерть, но именно так все и было. Мы начали творить, обустраивать уголок моего сознания, оказавшийся приютом для мертвого брата. Появилась земля, вода, трава, асфальт, первые неестественные домики, которые обрисовывал Андрюша, и я их для него создавал – очень, конечно, мультяшные и нестройные – гораздо позже архитектура стала моим хобби и детализация стала на уровне, сейчас, например, во мне почти точная копия Старой Риги.
Так вот, я создавал для Андрюши все, о чем бы он только не помечтал. Мы населили мир даже птицами и говорящим рыжим котенком Васей, который сейчас отъелся в громадного кота, он весьма любопытен и своеобразен, думаю, ты с ним еще повстречаешься.
Андрюша стал жаловаться, что ему трудно при свете уснуть, и я заменил постоянный яркий свет на свет солнечный, а солнце заходило за горизонт и его подменяла луна, звезды… Понимаешь? Я создал для брата светила. День и ночь, а значит – время. Если Андрюша для меня был божеством при жизни, то я стал его Богом после смерти.
Как-то мы с Андрюшей ели мороженое (в реальном мире в тот период я почти ничего не ел, да и не вставал с кровати – никто бы не мог подумать, что я пребываю в счастье), и брат рассказывал о вкусе мороженого, которое он ел в Болгарии. Я задумался и понял, что мне знаком тот вкус. Решив проверить, попросил рассказывать о местах, впечатлениях, встречах, которые проходили без меня и да – я действительно обладал всем тем внутренним, чем обладал Андрюша. Оказалось, я вижу его насквозь – то есть видел всю его жизнь. Но то, что было у него в голове после смерти, для меня оказалось недоступным. Это открытие и приведет к тому, почему ты здесь.
Пока существует реальный мир, существует и несущее перемены время. И ход времени невозможно остановить. Я встал с кровати, меня вновь отправили в школу, потом родители переехали и меня перевели в другую. Новый хоккейный клуб, новые друзья, увлечения. На Андрюшу времени оставалось все меньше. Представь ребенка, пребывающего больше года практически в полном одиночестве, единственный человек, которого он видел, был я.
Андрюша затосковал. Стал раздражительным, нервным, даже агрессивным. Когда он понял, что выбраться невозможно, он начал во всем винить меня – часто скатывался в истерику и требовал вернуть ему жизнь, родителей. Как будто я мог что-то сделать. Я и хотел ему помочь, и одновременно начал избегать с ним встречи. Тогда же я изобрел способ транслировать то, что происходит в реальности. До ныне существующего Храма Утех было еще далеко – в то время это был с виду обычный телевизор, в котором Андрюша видел мой текущий день. Он днями залипал у экрана, это позволяло забыться, и, в то же время, побуждало ненавидеть меня все больше – ведь у меня-то есть настоящая жизнь…
Я много раз пытался создать Андрюше родителей и настоящих друзей, скопировать всех тех, с кем проводил время: тщетно, фигуры возникали и рассыпались прахом – жутковатое зрелище.
В конце концов, у нас с братом дошло до прямого конфликта, мне надоели его вечные претензии, он заявил, что я тоже его в конец достал. Будучи в переходном возрасте, я не мог и не хотел понять брата, психанул и надолго оставил его одного…
Прошло года два с переезда Андрюши в мою голову. У меня была полноценная подростковая жизнь, у Андрюши только ее эфир с телеэкрана. Я записался в туристический клуб, Андрюша начал смотреть кустарную версию канала Дискавери.