Хоксмур
Шрифт:
Мы шли по галлерее, зажавши платками носы, и сэр Христ. бросал острые взгляды повсюду, озирая сие сборище существ, потерявших облик человечий. Некоторые из безумцев, что выглядывали из–за своих окошек, были, по сути, ему знакомы, ибо он успел прежде занести их в свою книжицу, когда же один малый с зачервивевшими мозгами окликнул нас: господа, господа! то сэр Христ. мне шепнул: не оборачивайся, а пройди немножко и увидишь, чем его крики завершатся. И правда, были там другие, кои, услыхавши его, возвращались послушать, что он им скажет, а когда приближались к его окошку, то он награждал их полною до краев мискою мочи, каковой весьма ловко обливал, распеваючи: провианту не даю, но выпить у меня найдется — добро пожаловать, господа. Веселый он малый, сказал сэр Христ. со смехом. За сим, идучи по тому проходу, мы сталкивались с горожанками определенного толку, делавшими нам знаки глазами, ибо в Бедламе имелось множество уголков и чуланов, где оне останавливались и поджидали покупателей; и вправду, место это известно было как верный источник выгоды для распутников и праздношатающихся, кои входили сюда поодиночке, а выходили парами. У них тут шлюхи напоказ выставлены, сказал я.
Да и найдется ли инде лучшее место для похоти, нежели среди тех, кого разум покинул, отвечал сэр Христ.
Пение и болтовня сделались до того громки, что сэр Христ., ничего более не говоря, поманил меня к воротам, что вели в галлерею женских помещений. Тут обнаружили мы новых нещастных, сиречь женщину, что стояла спиной к стене, выкрикивая: иди сюда, Джон, иди сюда, Джон, иди сюда, Джон (полагаю, что речь идет об ея умершем сыне, сказал мне сэр Христ.), тогда как другая рвала свою солому на клочки, с руганью и богохульствами кусаючи свою решетку. Была там и еще одна, весьма оживленно разговаривавшая у своего окошка, однако, стоило нам подойти поближе, как мы услыхали, что она говорит: хлеб хорош с сыром, сыр хорош с хлебом, хлеб с сыром вместе хороши. Сэр Христ. склонился послушать ее, а сам все повторял: совершенно верно, совершенно верно, покуда вонь не прогнала нас прочь от ее камеры. Мы возвратились в мужския помещения, где встретились нам другие, бредившие о кораблях, что могут летать, и о серебряных существах на Луне. Кажется, будто в рассказах их нету ни начала, ни конца, сказал мне сэр Христ., однако есть в них некая метода, да только мне никак не разгадать, какая.
Век наш безумен, отвечал я, есть многие такие, по ком Бедлам плачет более, нежели по тем, кто тут заключен на цепи или же в темнице.
Невеселыя рассужденья, Ник.
Нам ли торжествовать, что мы наделены разумом, продолжал я, коли мозг способен столь внезапно повредиться?
Что ж, возможно, возможно, поспешно отвечал он, но где же наш новый одержимый? И он подошел к надзирателю, коего знал в лицо, и начал с ним беседовать, а за сим перстами меня к себе подзывает. Его заперли подальше от глаз наблюдателей, сказал он мне, однако мы вольны его видеть, естьли нам угодно. От сего меня охватил некой страх и смущение, и я, верно, покрылся бледностию или сделался с виду взволнован, ибо сэр Христ. похлопал меня по плечу со словами: он тебя не тронет, Ник, он скован цепями — пойдем, навестим его на одну лишь минутку. Итак, надзиратель повел нас наверх по задней леснице в уединенныя комнаты Бедлама, где содержатся в заключении те, которых на потеху выставлять негоже. Тут оно, существо, сказал нам надзиратель мрачным голосом, однакожь не беспокойтесь, господа, он крепко связан.
Мы пошли вперед и, когда глаза наши привыкли к слабому свету, увидали человека, лежавшего на земле. Припадки у него такие бывали, сказал надзиратель, закативши глаза: то он по всей комнате носится, то вдруг возьмет и со стула в воздух подымется, так бы и улетел прочь, не повисни те, которые его держали, у него по рукам и ногам. А после, господа, продолжал он, улегся на пол, будто мертвый, и лежит себе, вот как теперь, и вдруг, ни руками себе не помогая, ни ногами, давай извиваться и подпрыгивать, да так, что и описать невозможно. Сэр Христ. взглянул на безумца, однакожь ничего не сказал. После же, продолжал надзиратель, послышались от него ужасные звуки, так что мы лишь диву давались: то свиньей завизжит, то как мельница водяная, то медведем заревет, и все они смешались в единый шум. А после…
Сделано, сделано, пробормотало существо, лежа на земле, голосом низким, напугавшим меня.
Видали — губы–то у него не шевельнулись! воскликнул надзиратель.
Сделано, говорю! И одержимый поднялся с полу, мы же с сэром Христ. отступили на шаг назад, от чего человек громко рассмеялся. Потом он более не обращал на нас внимания: по полу разбросан был камыш, чтобы ему не поломать костей, и он, взявши стебли, принялся их перебирать, словно колоду карт, и вел себя в точности, как заядлый картежник, после составил стебли рядком, словно кости, после так, словно в кегли играет, принимая всевозможные положения, какия бывают у игроков.
Сэр Христ. глядел–глядел молча и наконец вынул свою книжицу, и в самый тот миг одержимый плюнул в него комком мокроты. За сим он заговорил: давеча искал я Рождество Вашей милости, что расположено в квадратуре магнита, в секстиле Близнецов, коим всегда свойственно уходить в тень. Слепней остерегайтесь. И добавил: так и запутал я все твое ученье. Тут я рассмеялся, безумец же обернулся ко мне с криками: смерти ли более, Ник, Ник, Ник, никуда тебе от меня не деться! Это меня ужасно поразило, ибо откуда было ему знать мое имя. Он же в безумии своем опять меня окликнул: внемли, юноша! Слушай, что я тебе скажу: от некоего Хоксмура будет тебе ныне страшное потрясенье! Тут язык его забился в нутрь, целиком свернувшись в комок, а глазные яблоки закатились назад, так что видны оставались одни лишь белки. Надзиратель же стал делать нам знаки уходить.
Кто он такой, этот Хоксмур, спросил меня сэр Христ., когда мы покинули дом сумасшедших и вошли в поля.
Никто, отвечал я, не знаю я такого человека. После, расставшись с ним, я тут же пошел в таверну и стал опрокидывать кружку за кружкой элю, покуда не напился допияна.
*
У меня, как и у сэра Христ., имелся свой список чудес, да только истина, что заключалась в моих историях, устрашила бы его более, нежели обезьяну плетка. Так, он наверняка посмеялся бы в моем присутствии над рассказом о господине Гретраке, ирландском целителе: от воздействия его рук неведомо как отлетала боль, рассеивался туман, глухота излечивалась от его прикосновения, кровоточащия раны затягивались, препятствия и заторы исчезали, а опухольные узлы в груди уменьшались. Далее шло повествование о младенце, Марии Дункан: стоило той указать перстом на шею, голову, запястья, руки и ступни, как там возникали окровавленные терновые шипы. Среди сих заметок хранил я и историю о женщине из Ислингтона, что разрешилась младенцем с кошачьею головою, ибо она, хоть и была дородна, непомерно боялась того, кто забрался к ней в постелю. Когда же Герцог Альвский приказал предать смерти три сотни жителей Антверпа одновременно, то одна дама, видевшая эту картину, впоследствии разрешилась младенцем без головы. Такова власть воображенья, существующая и в наш просвещенный век. Попала в новости также история господина Джона Момпессона из Тедворта, который поведал о перемещении стульев невидимыми духами, о выдирании волос и сымании ночных покровов, о сильнейшем жаре, пении в дымоходе, скребении и вздохах. Тем, которые желают воочию увидать подобных призраков и духов, скажу следующее: длится сие недолго, обыкновенно лишь то время, какое вы способны удержать свой взгляд неподвижным (как делывал я); стало быть, робкие ухватывают лишь краткие образы, ибо глаза их всегда дрожат при первом же появленьи предмета, самые же уверенные взора не отводят. Еще и такое добавлю: увидавшим Демона должно после опустить веки перстами.
Сей mundus tenebrosus, сей потайной мир человечества погружен в ночь; нету ни единого поля, где не разгуливали бы его Духи, ни единого города, где не обитали бы его Демоны; безумцы изрекают пророчества, тогда как мудрецы падают в яму. Все мы во Тьме, друг с дружкою рядом. И подобно тому, как чернила пятнают бумагу, на кою разлиты, и медленно растекаются, зачерняя буквы, так же и Тьма со злодеяньями заражают собою сильнее и сильнее, покуда все не сделается неразличимо. Так было и с ведьмами, которых во времена не столь давние подвергали испытанию водой, ибо, стоило начаться преследованиям, как уж не остановить было безумных женщин, что сами записывались в преступницы. Число пораженных бедствиями и обвиняемых стало возрастать, и, естьли приглядеться, то выходит, что сознававшихся в преступлениях находилось более, нежели подозреваемых. Так оно и продолжалось, покуда обнаруженное зло не сделалось столь велико, что грозило всеобщею неразберихою.
Однако, ежели вспомнить о том, сколько в Лондоне и повсюду кричат о Философии, то бывают такие, которые, как сэр Христ., разговаривают лишь о вещах разумных и доказанных, о сообразности и простоте. Религия без таинств — вот их девиз; пускай им угодно, чтобы Владыка был разумен, однакожь для чего тогда Адам, услыхавши глас в саду, убоялся смерти? Тайнам должно становиться простыми и понятными, так они говорят, и ныне сие достигло таких степеней, что попадаются и такие, которые в нравственность желают привнести свои математическия вычисления, сиречь: общественная польза, производимая любым лицом, измеряется соотношением его добрых намерений и способностей, взятых вместе, и протчие тому подобный мерзости. Они возводят постройки, каковыя величают системами, а зиждятся те на воздухе, стоит же им решить, что под ногами у них твердая почва, как здание исчезает и архитекторы сии валятся с облаков наземь. Те, которые души не чают в материях, экспериментах, вторичных причинах и тому подобных предметах, забыли, что существует в мире такая вещь, каковой им не дано видеть, ни касаться, ни измерять; сие и есть та бездна, в какую им непременно предстоит рухнуть.
Попадаются такие, кто не унимается, дескать, сии рассуждения суть лишь мечты воображения, но не истина, однакожь им я отвечаю: поглядите на мои церкви в Спиттль–фильдсе, в Лаймгаусе, а нынче и в Ваппингском приходе, в Степнее — неужли не посещают вас раздумья о том, зачем ведут они в мир, окутанный Тьмою, тот, что по размышлении вы признаете своим собственным? Каждая пядь земли, их окружающей, проникнута гипохондрическою смутою и разбродом; каждый камень их мечен огнем, и по сим приметам возможно вам установить истинный путь Господень. Так вот, сии просвещенные мужи утверждают, будто подобные признаки суть удел погруженных в глубокую меланхолию или же хитрецов–мошенников, однако в самой Библии, сей Книге Мертвых, встречаются неисчислимые примеры: на Египтян наслано было посольство злых Ангелов (псалм 77.49), и спросил Господь у Сатаны, откуда тот пришел (Иов 1. 7), Сатана же поднял большой ветер (5.19). Бесы вошли в свиней (Лука 8.33), в человека же вошел нечистый Дух бесовской (Лука 4.33). То же и об одержимом: никто не мог связать его (Марк 5). И протчие разнообразныя места, сиречь: Аэндорская ведьма, прорицательница, с коей совещался Саул (1. Сам. 28) и по воле коей выведен был на свет Самуил: выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду. И далее, словами той ведьмы (Иозефус, стих 13): вижу как бы бога, выходящего из земли.