Холли внутри шторма
Шрифт:
В темноте было плохо видно его лицо, но казалось, будто с кожи осыпаются крохотные частички земли.
— Умирать страшно, — призналась Вероника, отчетливо вспомнив, как лилась у Малкольма кровь из носа и как страшно он кричал от резей в животе. Ее порция крысиного яда ждала в бокале шампанского, но невозможно было обречь себя на такие же муки, к которым она приговорила мужа.
И Веронике отчаянно захотелось жить тогда — и также отчаянно захотелось жить сейчас.
Страх липким потом проступил по позвоночнику, из которого будто вынули
Словно в насмешку уютно светились окна в замке на скале, и Веронике захотелось вернуться туда, где повсюду валялись эскизы Холли и вещи Тэссы.
— Умирать страшно, — подтвердил Малкольм, и из его ввалившихся глазниц просочилась кровь. — И очень больно. Тебе не понравится.
И тогда Вероника попыталась закричать, но от ужаса не смогла издать ни звука.
— Я не понимаю, — сказал Фрэнк, — что значит: границы Нью-Ньюлина закрыты?
— То и значит. Мне совершенно не нужны в моей деревне всякие зануды из управления кладбищами Утешения. Только представлю себе, как они будут бродить тут с важным видом…
Тэсса замолчала, и Холли поднял глаза от рисунка.
Она изменилась — в неуловимое мгновение превратившись в настороженного хищника. Казалось, она слышит или видит что-то, недоступное для других.
— Ты специально это придумала, чтобы не ехать со мной вдвоем в Ньюлин? — буркнул Фрэнк.
Тэсса не ответила — смазанным пятным она сорвалась с места и вылетела на улицу. Хлопнула входная дверь.
Наступила тишина.
— Что это было? — озадачился Фрэнк.
— Что-то инквизиторское, — поежился Холли. — Не хочу никаких подробностей. Жуть берет, как она из нормального человека превращается в этакий кошмар.
— Черт, — выругался Фрэнк и побежал следом.
Защищать наверняка. Бестолочь.
Хмыкнув, Холли вернулся к портрету контрастных близняшек. Его тревожило неприятное подозрение, что он просто нарисует еще один шедевр, который за большие деньги уйдет с аукциона.
— Где тут веселье? — пробормотал Холли себе под нос.
Отбросив карандаш, он раздраженно дернул с кресла свою куртку и тоже вышел из дома.
У старого замка была удивительная особенность: стоило остаться в нем одному, как ты тут же чувствовал невероятное одиночество.
Уж лучше бродить в потемках в этакую холодрыгу, чем сидеть в тепле без хорошей компании.
О том, где искать Тэссу, можно было не гадать — разумеется, на кладбище. Весь Нью-Ньюлин как будто вырос из могил, и его жизнь бурлила среди гранитных памятников.
Холли шел неторопливым прогулочным шагом, искренне надеясь, что Тэсса покончит со своими делами до того, как он к ней приблизится.
Не хотелось бы оказаться свидетелем чего-нибудь омерзительного. Например, как Тэсса голыми руками оторвет голову огромному кровожадному монстру. Такие сцены способны очень пагубно
Он разглядел несколько силуэтов возле могилы Долли Фишер: массивную фигуру Фрэнка, мелкую — Тэссы, сломленную — Вероники.
Малкольма не было видно, и Холли заскучал.
Ну почему не могло быть чудесной истории о том, что любовь побеждает смерть?
Он так любил счастливые финалы и наивные сказки, он так ловко укрывался от жизненных трагедий, но в Нью-Ньюлине некуда было бежать и негде было укрыться. Здесь все было близко и безжалостно, все слишком откровенно, и это ломало Холли. Прежние картины казались теперь слишком плоскими, но он не понимал, как придать им объема.
Не понимал до того мгновения, пока не увидел лица Вероники.
Она была красива и безобразна одновременно — некогда правильные черты лица расплылись от пьянства. В широко распахнутых глазах застыли потрясение, горе, вина. Столько чувств — ярких и сильных, что это делало Веронику невыносимо прекрасной.
Холли застыл, покоренный мощью ее скорби, любви, сожалений, утраты, и вся его жизнь пестрым ворохом блестящих открыток пролетела перед мысленным взором в одно мгновение.
И он сам себе показался невесомым, как сухой осенний лист на ветру.
И все картины — блеклыми и однотонными.
Неужели нельзя прожить свою жизнь в беззаботной радости? Неужели нужно познать все грани бытия, чтобы стать кем-то выдающимся?
Холли всегда считал, что его гений заключен в свете и легкости, которые дарили его картины людям.
Но что если он просто ограничивал себя все это время?
Или — еще страшнее — что если он ограничивал своих поклонников?
— Ты в порядке? — спросил Фрэнк у Вероники. — Малко… Это существо не причинило тебе вреда?
— Не успело, — отрешенно ответила она, — Тэсса появилась как из-под земли. Я не поняла, чем она его испепелила.
— Он не вернется, — успокаивающе проговорила Тэсса. — Это насовсем, Вероника. Больше тебе некого навещать на этом кладбище.
— Умирать больно, — ответила та, не слушая и разговаривая сама с собой, — и страшно.
Холли ясно видел то, чего не видела Тэсса. Она привыкла иметь дело с монстрами, но не с людьми на самом краю отчаяния.
Тьма укутывала Веронику плащом, и смерть дышала ей в затылок, не собираясь размыкать костлявых объятий.
— Это я убила его, — сказала Вероника. — Убила своего мужа — из-за любви.
— И это очень плохо, — огорчилась Тэсса, — у меня тут даже каталажки нет, а отвезти тебя в полицию не получится — границы закрыты. Что мне прикажешь с тобой теперь делать?
— Ты же не думаешь, что она решит убежать, — удивился Фрэнк. — Впрочем, это все равно невозможно.
— Я шериф, а не мыслитель, — отрезала она сердито.
— Было бы куда справедливее, — пробормотала Вероника, — если бы Малкольм успел задушить меня. Око за око, жизнь за жизнь. И нас бы похоронили в одной могиле. Зря ты так поспешила.