Холод пепла
Шрифт:
Анна избавила меня от необходимости делать выбор. В тот момент, когда я читал ее письмо, она в больничной палате давала показания полицейским, признавшись в убийстве Николь Браше.
До суда мою сестру осматривали два известных психиатра. Они констатировали наличие глубокой депрессии и склонность к паранойе и пришли к выводу, что в момент совершения преступления на ее рассудок оказывало сильное влияние психическое расстройство. Хотя они признали ее вменяемой, если говорить терминами уголовного права, ее психологическое состояние послужило смягчающим обстоятельством, что было учтено при вынесении приговора. К счастью — и это стало для меня небольшим утешением, —
В суде перед началом заседания я имел возможность побеседовать с двумя жандармами, которые расследовали смерть Николь Браше и арестовали Алису. Мужчина и молодая женщина были весьма любезны со мной и сочувствовали моей сестре. Они признались, что это дело было самым трудным за всю их карьеру. «Мы надеемся, что она не схлопочет слишком суровое наказание», — сказали они мне на прощание. Эти простые слова, в которых полностью отсутствовала жажда мести, тронули меня до глубины души.
Анну приговорили к восьми годам тюремного заключения с принудительным лечением у психиатра. По словам нашего адвоката, это был неожиданный и чрезмерно мягкий приговор для суда присяжных. Когда мы вышли из здания суда, адвокат объяснил мне, что при благоприятных условиях у Анны есть шанс выйти из тюрьмы через четыре с половиной года.
В письме моя сестра спрашивала себя, не сошла ли она с ума. Мне хотелось сказать, что я в это никогда не верил, но… Пусть можно представить себе, что в порыве ярости или безумия один человек способен невольно убить другого, но до какой степени садизма надо дойти, чтобы вспороть живот коту, как это сделала она, когда устраивала погром в моей квартире? Как можно объяснить такой поступок? Какую спящую жестокость, какие дремлющие нарушения психики пробудил этот садизм? К счастью, на суде никто не знал о гибели животного, иначе — в чем я нисколько не сомневаюсь — это серьезно отразилось бы на приговоре. Я никогда не смогу понять этот душевный изъян, эту темную сторону натуры Анны. Впрочем, у меня нет никакого желания это делать.
В любом случае я не психолог. И не хочу выносить нравственный приговор своей сестре. Для меня имеют значение только ее страдания. Думаю, Анна была глубоко несчастна, ведь несчастье может уничтожить вас как личность, постепенно, но так же верно, как и безумие. И тогда вы становитесь чужим самому себе. Именно это медленно накапливавшееся страдание толкнуло Анну на иррациональное поведение и вынудило ее совершить убийство. Все, что было инсценировано потом — кража и нападение на нее — побудило меня узнать больше обо всех нас. Не вмешайся Анна, возможно, мне никогда бы не открылась правда о моей семье.
Впоследствии, когда я вновь думал об этом деле или разговаривал с Алисой, я собирал воедино разрозненные фрагменты, которые позволили мне — за неимением полной картины — понять, что именно привело к трагедии.
Алиса довольно поздно догадалась, что Николь Браше убила Анна. Ее беспокоило множество безобидных деталей, тех самых, которые задвигают вглубь памяти, чтобы больше о них не думать. Анна взяла старую белую «ауди» и где-то пропадала почти весь день… Царапины на капоте и разбитый указатель поворота, которые Алиса заметила лишь через несколько дней… Но ничего конкретного, что могло бы вызывать у нее тревогу или позволить ей связать все это с убийством старой женщины.
Алиса узнавала о ходе расследования из газет, неделя за неделей, вплоть до того дня, когда статья, в которой была упомянута белая машина, стоявшая в день убийства перед фермой, открыла ей глаза. Отныне нетрудно было представить себе, как разворачивались события.
Алиса была уверена, что рано или поздно жандармы доберутся до нее. Она без страха готовилась к этому моменту. Ей даже хотелось, чтобы вся эта история, начавшаяся пятьдесят лет назад, поскорее закончилась. Абуэло уже не было в живых, и Алиса не боялась взять на себя ответственность за убийство, чтобы защитить Анну. Она по-прежнему хотела спасти семью во что бы то ни стало…
Я не нашел письма Николь Браше. Его, несомненно, больше не существует, и я никогда не узнаю, что в нем было написано. Зато я знаю, что Анна прочитала его и по-своему интерпретировала то, что, как она считала, узнала об Абуэло. В своем воображении моя сестра создала портрет беспринципного коллаборациониста, ничего не зная о Рашель, о тайне ее происхождения и о роли, которую сыграл наш дед, чтобы защитить Рашель и ее ребенка.
Что я мог испытывать, кроме горечи? Жизнь никогда не бывает так жестока, как тогда, когда демонстрирует свою трагическую иронию. Желая скрыть правду, Анна лишь способствовала ее обнаружению. И эта правда оказалась далеко не такой, какой она ее себе представляла.
Задумавшись, я часто представлял себе другой конец истории нашей семьи. Я представлял, как Николь Браше развеивает сомнения Анны и объясняет ей, что они с Абуэло пытались спасти еврейку, в то время когда по всей оккупированной Франции шли массовые аресты. Что Абуэло взял на себя заботу о ребенке, что жизнь объединила их крепче, чем это могли сделать кровные узы. Я также пытался представить себе, что было бы, если бы я выяснил правду раньше Анны. «Знаешь, Анна, — говорил я в одном из воображаемых диалогов, — Абуэло был хорошим человеком. И не имеет никакого значения, что он не наш родной дед».
Что касается Долабеллы, что мне было стыдно за то, что я заподозрил семидесятипятилетнего мужчину, который не играл никакой роли в этой истории. В тот день присутствие Долабеллы в кабинете, где лежали бобины моего деда, объяснялось лишь его интересом к прекрасному лакированному черно-золотистому столу в стиле Людовика Пятнадцатого работы Жан-Франсуа Леле. Это был любимый стол Абуэло, самый старый ценный предмет в доме, приобретенный им сразу после войны. Именно поэтому Алиса не хотела с ним расставаться, несмотря на настойчивые уговоры антиквара. Почему она не сказала мне о страстном желании Долабеллы купить стол в тот день, когда я в Арвильере расспрашивал ее об антикваре?
Этот стол стоял в моей парижской квартире два года. Потом я решил продать его с аукциона. Он ушел за тридцать тысяч евро. Всю вырученную сумму я пожертвовал центру для детей-инвалидов в Сернанкуре. Это самое большее, что я мог сделать. Деньги пошли на обустройство последнего этажа и создание новых комнат.
Через год и два месяца после смерти деда Алиса нас покинула. Она ни дня не жила в прелестной квартире с видом на Марну, которую они присмотрели вместе с Анной. Она не присутствовала на суде. Алиса угасла во сне в полупустом доме в Арвильере… От одиночества, горя, чувства вины? Возможно, от всего этого вместе. Ее похоронили в фамильном склепе рядом с Абуэло. Это произошло в начале лета, сияющим утром. В такой день трудно было представить себе, что где-то рядом бродит смерть.