Холод страха
Шрифт:
Мне нравилось ставить Афру в угол за моим столом, чтобы она могла следить за тем, как я работаю. Было приятно чувствовать ее присутствие. Я мог смотреть на нее, стоило мне захотеть, и она никогда не жаловалась. Вскоре я начал лениво поглаживать изгибы ее тазового пояса. Она никогда не упрекала меня за наглость, даже когда я трогал завиток ее копчика.
Как может поверхностная красота сравниться с поэзией кости? С тончайшим балетом головок и ямок в сочленениях? С безупречностью запястья?
Я начал приносить домой все больше и больше работы. Отличный предлог, чтобы засиживаться допоздна, пока жена не засыпала.
Созерцая воздушное совершенство Афры, я все больше отстранялся от жены. Природная красота, когда-то привлекшая меня к ней, теперь скрылась под слоями жира. Одного взгляда на ее обнаженное тело было достаточно, чтобы мне стало нехорошо. Я все чаще ложился спать на диване в кабинете.
Все это время я воздерживался от секса, но мной владели эротические фантазии. Хотя мое либидо словно бы застопорилось, я невольно замечал, до чего безобразно объемными стали все мои сослуживицы. Даже те, с кем я прежде флиртовал у охладителя воды, выглядели колоссальными, укутанными акрами трясущегося жира.
Я перестал ходить в кафетерий во время обеденного перерыва. Зрелище толстух, запихивающих деревенский сыр в огромные пасти, лишало меня аппетита. Я с трудом досиживал до конца рабочего дня, чтобы вернуться в тихий приют моего кабинета и к целительному бальзаму вечной улыбки Афры.
Но я все-таки мужчина. А у мужчин есть потребности. Потребности, которые необходимо удовлетворять, если он хочет вести сколько-нибудь продуктивную жизнь.
Неподалеку от места моей службы расположен один из сомнительнейших районов нашего города. Днем он выглядит довольно пристойно, но с наступлением вечера тротуары заполняют обитатели городского дна: сутенеры, шлюхи, наркоманы, мошенники, алкоголики и сумасшедшие всех возрастов, рас и сексуальной ориентации. Смотришь в их глаза и видишь, что они — только мясо. Мясо, которого избегаешь или используешь.
Она стояла на углу с видом классической скуки на лице. Едва я ее увидел, как понял, что должен ее иметь. Она была невысока — пять футов, шесть дюймов, не больше, — но необычайная худоба делала ее словно выше. Явная наркоманка. Длинные нескладные руки и ноги с нелепо выпуклыми локтевыми суставами и коленными чашечками. Лошадиное лицо, обтянутое кожей, из-под которой выпирают скулы. Волосы, испорченные недоеданием, секлись на концах, что придавало им завитой вид. На ней был стандартный костюм проститутки: мини-брючки и коротенький топ, открывавший впалый живот и ребра-спички. Моя эрекция была мгновенной и сокрушающей.
Она наклонилась к открытому окошку машины с равнодушием продавца в "Макдоналдсе" на углу, обслуживающего миллионы клиентов.
Сторговались мы быстро. Она села в машину, и я отвез ее к себе домой. Если не считать наших кратких переговоров, она не сказала мне ни слова. Час был поздний. Моя жена спала. Нас никто не мог потревожить.
На лице проститутки только раз мелькнуло что-то человеческое, когда я вынул Афру из ее тайного убежища в шкафу и поставил в ногах постели.
Когда она разделась, все признаки ее привычки оказались налицо: перегоревшие вены, красные следы уколов между пальцами ног. Маленькие груди мешочками лежали на костлявой грудной клетке. Единственно живыми казались только волосы на лобке между ее совсем птичьими ногами. Их жизненная сила выглядела непристойной в сравнении с ее общей истощенностью.
Когда я взял ее, она оказалась абсолютно сухой и лежала подо мной, слабо-слабо отвечая на мои бешеные вторжения. Она была такой хрупкой, что при каждом толчке моих бедер подпрыгивала, будто тряпичная кукла. Я отчаянно напрягался, ушибаясь об острые углы ее таза.
В считанные секунды перед моим оргазмом ее кожа словно обрела прозрачность, и я как завороженный смотрел на бумажное трепетание ее легких и ритмичные сжатия сердечной мышцы. Затем моя тридцатидолларовая эякуляция оборвала это видение, и я, содрогаясь, извлек себя из ее глубин.
Удовлетворив свою похоть, я ощутил неимоверное отвращение к этой твари. Как я мог испытывать желание к этой дряблой толстухе? Она походила на одну из безобразно грузных богинь плодородия, которые выставлены в археологических музейных отделах. Одни лишь вздутые словно дрожащие ягодицы и обвислые груди. Меня ставило в тупик, как я мог настолько себя обмануть, что попытался найти в ней подобие ажурной чувственности Афры. Я поспешно увез ее назад и высадил на кишевшем людьми углу.
Я остановился возле ночной забегаловки и купил бутылку дешевого виски, решив выжечь воспоминания о том, как меня зажимали ее могучие бедра.
К тому времени, когда я доехал до дому, бутылка заметно опустела. Короткий акт расслабил нараставшее во мне сексуальное напряжение, но что-то все еще томительно ожидало утоления. Это был голод, превосходивший простую физическую нужду, буйствующий в моем сердце, как угодивший в ловушку зверь.
Афра все еще стояла там, где я ее оставил. Пустые глазницы были устремлены на запачканные простыни. Меня терзали стыд и раскаяние. И я заплакал. И все еще плакал, когда встал под душ и позволил водяным струям смыть мои слезы в канализацию.
Прежде чем лечь, я вернул Афру на ее место в шкафу. Перед тем как закрыть дверцы, я наклонился и прижал губы к жесткой плоскости ее правой щеки. Никогда еще не целовал ее на сон грядущий. Не понимаю почему. Это же было так естественно!
Часа через два меня разбудил какой-то стук. Я замер, все еще одурманенный алкоголем, выпитым в машине, и попытался понять, кто стучит и где. Мое сердце замерло — стук доносился из шкафа!
Я сел на постели, сжимая край одеяла побелевшими кулаками, и уставился на медленно поворачивающуюся ручку. Стук в шкафу стал громче и чаще, а затем оборвался. Ручка замерла. Я подумал, что, наверное, крючок в затылке помешал ей освободиться. Но не успел я разобрать, происходит ли это наяву или во сне, дверцы шкафа распахнулись и в комнату ступила Афра.
Просачивавшийся сквозь занавески бледный лунный свет озарил ее белоснежную ключицу и погрузил пространство между ее ребрами в глубокую тень. С изумлением я увидел над пустым треугольником ее носовой полости два светящихся желтовато-зеленых глаза. Их не прикрывали веки, и взгляд Афры был таким пристальным, что словно проникал в самую глубину моей души.
Она направилась ко мне, и каждый шаг был исполнен неторопливой отточенной грации. Ее кости постукивали, мягко аккомпанируя каждому ее движению. Разумеется, она улыбалась, умоляюще протягивая перед собой руки, точно созданные резцом скульптора.