Холод вселенной
Шрифт:
Они не заметили, как в зал вбежал Блюм. Он принес свежие новости и совершенно растерялся, услышав слова о «последнем выходе».
— Последняя возможность… последнее спасение… Только что сообщили… Черный блок… Они пустили в ход свое самое страшное оружие. Может быть… может, мы сумеем их опередить!
Никто еще не успел осмыслить этих слов, как сзади опять послышались шаги. Это был Сильвиано.
— Они прорвались, — кричал он на бегу, — они уже возле самых дверей!
Блюм обернулся к нему.
— Так почему же вы не обороняетесь? — заорал он. — Почему не стреляете?
— Они выставили ультиматум! Мы должны выдать им… этих…
Он
— У нас уже нет времени, — сказал Эллиот. — Нужно принимать решение немедленно. Если они пустили в ход свое оружие, мы тоже должны это сделать. Ничего другого просто не остается. Вы согласны со мной?
Он обвел всех взглядом, понимая, что невозможно в считанные секунды принять столь важное решение.
— Раз нам уже нечего терять, пусть будет так, — сказал Эйнар.
Рихард кивнул в знак согласия. Катрин словно оцепенела — она не шелохнулась с того самого момента, как до нее дошел смысл сказанного Блюмом. И вдруг словно очнулась.
— Надо кончать, — сказала она.
— Сколько вам потребуется времени? — спросил Блюм.
— Не могу сказать, — ответил Эллиот. Он окинул взглядом экран, кнопки и тумблеры. — Мы ведь незнакомы с этой системой, только начинаем разбираться. И все же надо попробовать. Идите!
— А что им ответить? — спросил Сильвиано.
— Что мы отклоняем ультиматум! — сказал Блюм. Однако Эйнар возразил ему:
— Нужно выиграть время. Я попробую вступить с ними в переговоры. Может, удастся объяснить им, что мы вовсе не те, кого они ищут. К тому же я в технике все равно разбираюсь хуже вас.
И, не дожидаясь ответа, он исчез вместе с Блюмом и Сильвиано.
Эллиот сел перед экраном, следом за ним уселись и все остальные, они пытались разобраться в светящихся строках. Вскоре им удалось установить, что различные элементы управления обозначены сокращениями из нескольких букв; это позволило определить, какие тумблеры надо включить, и, словно в подтверждение, на экране появилась новая надпись:
СПИСОК 2.
А ниже — следующая серия указаний.
Они работали сосредоточенно: нажимали кнопки с цифрами, поворачивали рукоятки, и каждый раз что-то сдвигалось в находившемся перед ними устройстве: поворачивалось колесо, поднималась металлическая плита, отодвигалась в сторону какая-то крышка, начинал вращаться валик.
Они добрались уже до СПИСКА 50, когда послышался глухой взрыв. Казалось, содрогнулась земля.
— Значит, нам все-таки удалось выиграть несколько минут, — сказал Эллиот. — Я беспокоюсь за Эйнара. Вы продолжайте, а я пойду взгляну, что там происходит.
В зале остались лишь Рихард и Катрин. Они молча ждали. Снова дрогнула земля, а затем послышалось несколько взрывов, с каждым разом они грохотали все ближе и ближе.
Затем раздались шаги. В дверном проеме появились Эллиот с Эйнаром, оба потные и запыленные.
Эллиот снова занял свое место.
— Скорее, надо продолжать!
— С переговорами ничего не вышло, — пояснил Эйнар. — Они не захотели мне поверить. Я спрятал на теле передатчик, чтобы нашим было все слышно. И они вытащили меня оттуда, когда я уже не надеялся остаться в живых. Наши просили передать, что готовы держать оборону столько, сколько понадобится, чтобы мы могли выполнить свою задачу.
— Ну и хватит об этом, — оборвал его Эллиот. — Давайте последим повнимательней, должно быть, в последний приказ вкралась ошибка. — На экране и в самом деле засветилась надпись ERROR. — Я сотру последнюю строку — надо повторить снова шестьдесят первый раздел.
Несмотря на грохот разрывов, который становился все громче и все ближе, они продолжали ожесточенно работать. К моменту, когда Эллиот крикнул, что осталось выполнить еще три приказа, стены зала задрожали, с потолка посыпалась штукатурка, и Катрин принесла всем шлемы, которые они обнаружили в соседней комнате среди прочего оборудования. Они надели шлемы и продолжали работать как одержимые. Особенно много времени заняла расшифровка знаков, касавшихся системы управления — люди подготовленные привели бы ее в действие в считанные минуты. И ни один из них даже не задумался над тем, что, собственно, произойдет, когда они закончат. Но нельзя же было сидеть и дожидаться, когда вражеские солдаты ворвутся сюда или рухнут своды над головой. Сейчас они не думали о будущем, они с нетерпением ждали той минуты, когда будет отдан последний приказ RUN. Но это было еще впереди.
Внезапно зал наполнился белым туманом, удушливый запах окутал их, и они потеряли сознание.
Когда они пришли в себя, то узнали, что прошло двести лет. Со всем, что предшествовало этому пробуждению, каждый должен был справиться в одиночку: с чувством холода, оцепенения и беспомощности, с головокружительным ощущением, будто ты паришь в безвоздушном пространстве, — и с сознанием того, что случилось непоправимое.
Реконструировать ход событий — занятие и нелегкое, и безрадостное. И дело вовсе не в том, что воспоминания наши со временем тускнеют — многие из нас предпочли бы, чтобы они вообще стирались без следа, ведь вместе с воспоминаниями оживает и все, что с ними связано, а значит, возрождается мучительное, гнетущее чувство безысходности, обреченности и вины. Когда мы лихорадочно работали, нам было не до ощущений, но теперь у нас оказалось достаточно времени, чтобы заново все перебрать в памяти, и чем больше мы углубляемся в это занятие, тем больше убеждаемся, что все было сделано не так, а как надо было — никто из нас не знает.
Валленброк вел беседу так, словно это было судебное разбирательство, где он выступал одновременно и в роли прокурора, и в роли судьи. А мы безропотно подчинялись, даже не позволяя себе высказать свое нынешнее отношение к происшедшему, потому что малейшее возражение приводило его в ярость. Он хотел знать все подробно, вникал в каждую мелочь и все время злился, что мы действовали недостаточно четко. Конечно, о своих делах мы могли поговорить и без него, когда обедали наверху, в столовой — он ведь предпочитал наслаждаться в одиночестве своими консервированными деликатесами. Но от таких разговоров не было никакого толку.
Валленброк строго следил за тем, чтобы мы соблюдали распорядок дня. Во время обеденного перерыва он обычно поднимался к себе и — если позволяла погода — поручал Эллиоту полчаса прогуляться с собакой на воздухе. Мы наблюдали в окно за этим забавным спектаклем. Чтобы не замерзнуть, Эллиот надевал скафандр, в одну руку брал ледоруб, который заменял ему палку, на другую наматывал конец поводка Нерона. Этому холод был, казалось, нипочем, и он на своих четырех лапах был куда устойчивей, чем Эллиот, которого пес частенько волочил за собой по скользкому льду. Тот пытался остановить Нерона, дергал за поводок; в результате оба валились на лед, мешая друг другу подняться.