Холодная гавань
Шрифт:
— Хорошо, пап. — Она потерла ладошки, держа их между своими стройными ногами. — Это будет здорово.
Между часом и двумя, когда они уже приканчивали обед из морепродуктов на бумажных тарелках в ресторанчике под открытым небом, Эван посчитал, что сейчас самое удобное время задать дочери несколько прямых вопросов про ее мать.
— У нее все хорошо, — сказала девочка, выскребая из крабового панциря жирными пальцами последние крохи. — Она устроилась на новую работу, и ей там очень нравится.
— Это какая
Задавать эти вопросы было само по себе приятно, но Эван знал, что тут легко переборщить, и это было бы ошибкой, так что главное — вовремя остановиться.
— Она ассистент ночного менеджера в «Билле Бейли» на шоссе номер двенадцать, — сообщила ему Кэтлин.
— Это, что ли, старое кафе-мороженое?
— Да, только оно теперь стало гораздо больше и внутри все изменилось, а также они расширили ассортимент. Теперь там можно купить гамбургеры и жареный картофель. Да, и еще жареных цыплят. И работники, мама говорит, там отличные.
— Что ж, хорошо. Звучит, по крайней мере, хорошо. Послушай, милая, ты мне еще ничего не рассказала про школу. Как там у тебя дела?
На лбу девочки выступили капельки пота — кажется, она была готова закипеть от возмущения.
— Пап, сейчас каникулы! Еще июль не кончился, а еще будет август, и только в сентябре…
— А то я не знаю, — перебил он ее, выкручиваясь на ходу. — По-твоему, я не знаю таких простых вещей? За кого, девушка, вы меня принимаете? За тупенького малограмотного папашу, которого лучше не знакомить со своими друзьями?
Она уже хохотала, и в ее глазах светился чудесный живой огонек, но он понимал, что не стоит переоценивать это секундное преимущество. Если он не придумает что-то поосновательнее и посерьезнее, и желательно поскорее, ее радостный смех может оборваться, сменившись тем особенным озадаченным выражением, которое всегда ставило его в тупик.
— Конечно, знаю, Кэти, — продолжал он. — На самом деле я хотел спросить, чего ты ждешь от перехода в третий класс. Тебе ведь во втором не всё и не все нравились, вот я и хотел узнать, какие там вырисовываются перспективы.
— Ну… — Кэтлин отставила бумажную тарелку с грудой очисток как человек, переходящий к делу. — Я думаю, все будет в целом хорошо, ребята в классе нормальные, только один гадкий мальчишка…
С этой минуты Эван знал, что ситуация снова под контролем. Все, что ему теперь оставалось, — это кивать или хмуриться в нужных местах, пока она ему рассказывала про гадкого мальчишку, потом от него потребуют глубокомысленного совета (это будет куда как просто), а потом придет время следующего номера программы.
Гадкий мальчишка по имени Санни Эспозито был не по возрасту здоровый и сильный, он нагонял страх на сверстников, даже если они в этом не признавались, и громко ржал над тем, что никому не казалось смешным. Прошлой осенью он проделывал с Кэтлин ужасные вещи: толкал в лужи на школьном дворе; сорвал с головы ее любимую вязаную шапочку и засунул в вентиляционную решетку, до которой она не могла дотянуться; однажды он гонялся за ней по классу с длинной палкой для открывания форточки, и скрыться от него удалось только в туалете для девочек.
— А в последний день занятий, — подытожила Кэтлин, — он шел за мной до самого дома, из вредности. А потом вроде как засмеялся и говорит: «Это, Шепард, только начало. Увидишь, что будет в следующем году».
На несколько мгновений единственной информацией, которую воспринимал мозг Эвана, было слово «Шепард» — то, как мальчишка обратился к Кэтлин. Много лет назад, вскоре после его развода с первой женой, Донованы тактично известили его о решении Мэри вернуть себе девичью фамилию во всех документах (касалось это и учебы в колледже), и с тех пор он всегда считал, что его дочь тоже носит фамилию Донован, так что это неожиданное известие стало для него громом среди ясного неба. Кэтлин Шепард, вот те на!
— Послушай, Кэти, — заговорил он, немного оправившись от шока, — по-моему, тебе нечего особенно волноваться. Может, этот мальчик таким образом просто дает тебе понять, что ты ему нравишься. Как думаешь?
Гримаса, тут же появившаяся на ее лице, лучше всяких слов сказала, что она по этому поводу думает.
— Ну, знаешь, папа!
— Нет, я серьезно. Честное слово. Когда я был мальчишкой, больше всего я допекал девчонок, которые мне нравились. А знаешь почему?
— Правда, что ли?
— Ну да. И вот почему: мне казалось, что важно произвести на девочку впечатление и что любое впечатление — это все-таки лучше, чем никакое. Поэтому знаешь, что ты можешь попробовать с этим Санни Эспозито?
— Что?
— Попробуй быть с ним любезной. Не так чтобы очень, нет, без излишеств, упаси бог, просто умеренно любезной. Например, в первый день школы ты можешь ему сказать: «Привет, Санни» — и посмотреть, что будет. Я не удивлюсь, если после этого он тоже начнет вести себя с тобой любезнее. Как полагаешь?
Кэтлин задумалась.
— Ну… может быть, — наконец ответила она с сомнением в голосе, и в ее слабой улыбке читалось прощение.
Она словно говорила: хотя, как и следовало ожидать, в таком деле от его советов толку никакого, но она это воспринимает спокойно, поскольку в других отношениях он как отец себя вполне оправдывает.
Он не сразу сообразил, где в последний раз видел эту улыбку. Так, в лучшие времена, в начале их совместной жизни, смотрела на него Мэри всякий раз, когда он с пафосом начинал высказываться о каком-нибудь сложном предмете, в котором мало что понимал, и эта прощенческая искорка в ее глазах казалась ему такой милой.