Холодная война: политики, полководцы, разведчики
Шрифт:
Федосеева избивали и мучили, чтобы он дал нужные показания. Он подписал протокол допроса, в котором говорилось, что приказ отравить Сталина получил от начальника личной охраны вождя Николая Сидоровича Власика. Министр государственной безопасности Семен Игнатьев доложил об этом Сталину.
Генерал Власик, в силу своей близости к Сталину, занимал особое место во властной иерархии Москвы.
Майя Плисецкая вспоминала, как перед появлением Сталина в Большом театре «все уборные собственной персоной обходит генерал Власик с вышколенной стайкой стройных адъютантов. Не здоровается, лишь жестко,
Генерал Власик жил весело, пил и гулял на казенный счет. Привозил женщин на правительственные дачи, случалось, устраивал стрельбу прямо за обеденным столом — стрелял по хрустальным бокалам. Обарахлился трофейным имуществом. И в своей безнаказанности зарвался. Его отстранили от должности и арестовали. Обвинили в том, что в его окружении были американские шпионы.
На допросах в Министерстве государственной безопасности от Власика требовали признаться, что он раскрыл этим людям систему сталинской охраны. Следователи получили от министра госбезопасности Семена Игнатьева указание бить арестованных «смертным боем». Игнатьев объяснил, что товарищ Сталин, узнав, что Власика не били, высказал упрек в том, что следствие «жалеет своих»…
По словам дочери генерала Власика, «его все время держали в наручниках и не давали спать по нескольку суток подряд. А когда он терял сознание, включали яркий свет, а за стеной ставили на граммофон пластинку с истошным детским криком».
Начались и аресты врачей, лечивших членов политбюро: начальника лечебно-санаторного управления Кремля профессора Петра Ивановича Егорова, академика Владимира Никитовича Виноградова, который с 1934 года заведовал терапевтическим отделением Кремлевской больницы, и профессора-консультанта Владимира Харитоновича Василенко.
Игнатьев 15 ноября 1952 года доложил Сталину:
«К Егорову, Виноградову и Василенко применены меры физического воздействия, усилены допросы их, особенно о связях с иностранными разведками…
Подобраны и уже использованы в деле два работника, могущие выполнять специальные задания (применять физические наказания) в отношении особо важных и особо опасных преступников».
Все шло к тому, чтобы предъявить Соединенным Штатам серьезные обвинения. Не только во вмешательстве во внутренние дела Советского Союза, но и в подготовке террористических актов против Сталина и других руководителей страны. В частности, выдвигалось обвинение в том, что из окон американского посольства, выходивших на Манежную площадь, собирались обстрелять Кремль, когда там соберутся Сталин и другие.
4 августа 1950 года американский посол побывал у заместителя министра иностранных дел Громыко.
«Заканчивая беседу, — записал Громыко, — посол как бы между прочим заметил, что на приеме в посольстве США в День независимости США, 4 июля, было очень мало русских — всего девять человек из сорока приглашенных. Я ограничился замечанием, что это, возможно, объясняется тем, что в настоящее время многие из приглашенных проводят отпуск и находятся вне Москвы».
4 июля 1951 года на традиционный прием в американское посольство пришли всего несколько рядовых советских чиновников и через полчаса ушли. Это был верный признак, что отношения ухудшились донельзя.
Объявив
«Это было самое страшное время, — вспоминал один из сотрудников посольства. — События развивались по очень дурному сценарию, дело шло к разрыву дипломатических отношений. Персонал посольства был сокращен до минимума».
Сталин широко раздвинул границы Советской империи, он позаботился об установлении социализма в Восточной Европе. По существу, у социалистического лагеря был только один серьезный противник — Соединенные Штаты. Победа над Америкой означала бы победу социализма во всем мире. Поэтому новые дивизии шли не на Запад, а на Восток. Театр военных действий должен был развернуться на Аляске. Это вообще малоизученная часть послевоенной истории, которая чуть было не стала предвоенной.
В 1948 году политбюро секретным постановлением поручило Госплану:
«Считать необходимым составление мобилизационного плана, исходя при этом из следующего:
а) план должен быть рассчитан на первый год войны;
б) план должен регулярно пересматриваться с учетом развития новой военной техники;
в) мобплан должен включать в себя программу производства военной техники, программу кооперирования поставок, программу накопления металлов и стратегического сырья, план капитальных работ по обеспечению заданных мобилизационных мощностей и план подготовки кадров».
В январе 1951 года Сталин собрал у себя генеральных секретарей и министров обороны социалистических стран. Он сказал, что к концу 1953 года НАТО полностью завершит свою подготовку и к этому времени социалистический лагерь должен создать соответствующие вооруженные силы. Начальник Генерального штаба Сергей Матвеевич Штеменко зачитал по списку, сколько солдат и какое оружие следует иметь каждой из соцстран.
В отличие от Сталина восточноевропейские вожди в грядущую войну не верили, тревожились из-за того, что все деньги уйдут на армию и жизненный уровень упадет. Даже такой преданный Сталину человек, как лидер Венгрии Матьяш Ракоши, не знал, как избежать непосильных для страны военных расходов. Болгарский коллега, печально улыбаясь, сказал ему, что венграм еще повезло:
— У вас нет моря. Знаешь, сколько стоит один крейсер?
Когда Матьяш Ракоши подсчитал, сколько денег идет на содержание армии, на военную промышленность, строительство укреплений, накопление стратегических резервов, создание частей внутренней охраны, выяснилось, что это просто превышает бюджетные возможности страны. Он пытался жаловаться Сталину. Тот вздохнул и сказал:
— Если бы вы только знали, во что нам обходится оборона!.. Но если вы сейчас сэкономите на армии, то в случае войны враг легко разбомбит ваши заводы или оккупирует значительную часть страны. Кроме того, средства, которые вы не направите на предусмотренное общим планом развитие армии, придется выложить Советскому Союзу. Вы полагаете, это правильно?