Холодный мадригал Селены
Шрифт:
Глава 7
Водка и бициклы
Что еще было заковыристым в этих закоулках обжорства, так это прорубленные в стенах пещер хранилищ, грубые окна типа замковых, и в этих окнах вид на города от фантастических до вполне узнаваемых Парижа, Лондона и даже Москвы, причем земные столицы явно относились к ХХ веку и кстати чучела солдат в форме обеих Мировых войн в отсеке забитом армейскими пайками всех тогдашних серьезных армий, наводили мысли на то, что искин
Мы с Мей решили взять по несколько банок наиболее вкусных консервов и Привратник Баталерки сразу предложил нам две тележки с велосипедными колесами и у меня сразу возник законный вопрос, а есть ли в этом заведении сами велосипеды, на что искин включил виртуальный экран со схемой и ткнул виртуальным перстом в точку в паре километров по нашему маршруту, добавив, что склад бициклов аккурат рядом с алкогольной баталеркой. И я понял, что местным искинам надо задавать вопросы с более высокой эвристикой, а то много информации останется за бортом.
В принципе нам не особенно было нужно загружать тележки деликатесами, ибо помимо наших питательных капсул, по всему маршруту были «Караулки» с камбузами в кубриках, но мы с прекрасной Мей были боевыми офицерами, и вельми ценили доп-паек в боевой обстановке.
Загрузив тележки что ни сколько их в виду малой лунной силы тяжести, которая внутри станции была 0,7 от земной, их не перегрузило мы двинулись вперед по маршруту. Атмосфера внутри станции была везде, но мы естественно путешествовали в скафандрах, хотя и с открытыми забралами. До склада бициклов мы дошли без приключений, если не считать вид местных искинов. Бициклист был в рыцарских латах, прием был практически был вмонтирован в велосипед и не дожидаясь вопросов, предъявил голограмму книги Марка Твена «Янки при дворе короля Артура», а алкогольный искин имел видимость трактирщика из наемников времен столетней войны, но и он удивил… В его алкогольных хранилищах присутствовали куклы знаменитых военачальников Второй Мировой…
Имперские маршалы Хадзимэ Гэн Сугияма и Бернард Лоу Монтгомери Аламейнский (он же Монти), четырехзвездный генерал Джордж Смит Паттон-младший по прозвищу «Старые кровь и кишки» со своим знаменитым бультерьером Вилли Уиффлом, бригадный генерал Шарль Андре Жозеф Мари де Голль, генерал-фельдмаршал Фриц Эрих Георг Эдуард фон Манштейн фон Левински, был там и рейхсфюрер СС Генрих Луитпольд Гиммлер, я даже сначала удивился, каким образом он зашел в ряд военачальников, но вспомнил, что в составе Ваффен СС, лучших войск Гитлера подчинявшемся ему был почти миллион штыков, а сам Гиммлер командовал группами армий «Висла» и «Верхний Рейн», я понял логику безвестного складского администратора. Ну и как изюминка на торте, маршал Победы, Георгий Константинович Жуков. Причем каждый из военачальников украшал отсек со своими национальными напитками… (Кукла Гиммлера кстати, украшала пивной отсек). Ну а потом мы выбирали себе велосипеды, увы моторных бициклов тут не было, хотя это было даже полезно, ибо тело в условиях пониженного тяготения, надо тренировать не только сексом. У Привратника, который трактирщик, помимо булькающих амброзий был спец-отсек с элитным закусоном, который соседствовал с армейскими пайками Второй мировой. И посмотрев на Мей, вертящую в руках пайковый блок десантников Люфтваффе и еще раз кинув взгляд на кукол Монтгомери и Манштейна, стоящих у входа в свои отсеки, я снова вспомнил тот напомнивший ими, эпизод из былого…
*см. главу 8, «Шнапс, карабин Маузера и пустыня»
Глава 8
Шнапс, карабин Маузера и пустыня
Сэр Эдмунд Чарлз Ричард Смайт — пятый граф Гетиленд был в плену у немцев четыре раза. Первый раз в мае 1940 года во Франции. Будучи на рекогносцировке, попался патрулю Вермахта, но был освобожден через несколько часов танкистами полковника Де Голля. В декабре 1941 под Бенгази его захватила батальонная разведка одной из частей Роммеля, но через неделю Бенгази пал и Смайт опять получил свободу. В феврале 1943 его машина заблудилась в песках, и снова Сэр Эдмунд попался в силки солдат Лиса пустыни, был отправлен ими в Тобрук, и только в мае 1943 снова получил свободу. В 1945 году, в начале января, капитан Смайт оказался последним пленным, которого взяли немцы во время Арденской операции, ему очень повезло, что на штаб полка Вермахта, где его допрашивали, напали польские коммандос. Учитывая то, что в Британской армии плен не является преступлением, Смайт даже имел некоторый карьерный рост, чему конечно способствовали родственные связи в Лондонском истеблишменте.
После войны майору Смайту предложили работать в Британской военной администрации в Германии, но он отказался. Немцы, причем в любой форме, очень сильно действовали на его психику. Приехав через десять лет после войны в Берлин, Смайт увидев солдат ННА ГДР в такой знакомой до дрожи форме, полностью потерял над собой контроль и, сказавшись больным, срочно улетел в Лондон. И вот, ответственный сотрудник Форин Офиса был отправлен в Африку с важной миссией. В Тунисе, недалеко от Гадамеса, нашли останки Британских военнослужащих времен Второй Мировой войны, и в комиссию нужно было включить Британского дипломата, Смайту как раз нужна была какая-нибудь успешная и значительная поездка, ибо близились награждения и для получения какого-нибудь ордена новые заслуги были необходимы. В экспедицию, помимо охраны и военного патруля, вошла девушка-переводчица из Миссии ООН, очаровательная австрийка Эрика Инкварт. Колонна из четырех «роверов» попала в песчаную бурю, и машина, где были Эрика, Смайт и водитель осталась в одиночестве. Учитывая, что единственный компас сломался, ООНовский экипаж покатился совсем в другую сторону. Короче, когда кончился бензин, на горизонте показался оазис. Водитель остался у машины, а Эрика и Смайт пошли за помощью. Чем ближе они подходили к оазису, тем тревожнее становилось у Смайта на душе. Дежавю услужливо показывало картины тридцатилетней давности, и не самые благостные. В тот раз ведь он тоже заблудился в пустыне, а что из этого тогда вышло… Вот девушка и дипломат почти вплотную подошли к Оазису. Им показалось, что звучит какая-то музыка, эта музыка звучала все громче, и вместе с ней стали слышны слова
Мужик с девицей появились очень не вовремя. Стоило хранить радиомолчание, чтобы засветиться в последний момент. На такие случаи была четкая инструкция, и следовать ей не очень хотелось. Но судьба распорядилась по-своему… Со стороны «ровера» послышалась стрельба, в бинокль было видно, как замелькали вокруг машины вооруженные фигуры, тело шофера, безжалостно выкинутое на песок, валялось изломанной куклой, и два джипа, набитые инсургентами, двинулись к оазису. Президент Боургиба навел в стране порядок, но в этих местах еще сохранились некоторые вооруженные формирования и у правительства руки до них пока не доходили. А джипы тем временем приближались, и их турельные пулеметы бдительно смотрели на оазис, но для нас это было слишком просто. Как один хлестнули четыре выстрела, оба водителя и пулеметчики отправились к Аллаху, а потом начался элементарный тир с подарками… выстрел — попадание, выстрел — попадание. После первого залпа прошло всего восемь минут, и от противника осталась только матчасть. Но почивать на лаврах было некогда. Это была явно разведка какой-то большой банды, уходящей за границу, и надо было делать ноги.
Наших гостей спас Арканя. Между прочим, это именно он ввел в бессознательность гордого Бритта. Типаж, надо сказать, весьма своеобразный. Представьте бегемота, вставшего на задние лапы, с физиономией Шрека. И не смотря на устрашающую внешность, Арканя был добрейшей души человек и большой интеллектуал (для офицера, естественно). Дома у него была прекрасная библиотека европейских поэтов Эпохи Возрождения, огромный шоколадный «Британец» с вреднейшим характером по кличке Чосер, тетушка с повадками классной дамы и два холодильника. Любовь Аркани к поэзии была загадкой для всех, но на девушек декламация стихов на итальянском действовала как форма Африканского корпуса на Сэра Смайта: они закатывали глаза и слабели в коленках. Чосер имел точку дислокации на шкафу в прихожей, откуда любил неожиданно спрыгивать на гостей. На вопрос «В кого он у тебя такой?», Арканя обычно отвечал: «А в окружающих». Ну, а два холодильника, что по Советским временам было такой же роскошью, как два больших телевизора, это была дань главной слабости нашего друга — чревоугодию. Так вот, после того как Смайт пришел в себя, Арканя представился польским этнографом, а нас определил как польских же геологов. Ну, а про наш антураж он рассказал почти правду. Мол, заблудились и отстали от партии. Машину послали на поиски. А склад с немецкой амуницией нашли здесь случайно и решили позабавиться. Ну, а после того, как он прочитал Эрике несколько строф из Франкфуртера, лед недоверия растаял полностью.
Истинное же положение вещей было следующим… В этот оазис мы попали не случайно и ждали здесь транспорт, чтобы по обыкновению сопроводить его по назначению. Склад с немецкими тряпками и железками нашли случайно и стали дурачится, но тихо. Когда же увидели гостей, решили применить пятую позицию маскировки: часть засады демонстрирует бурную деятельность и раздолбайство, а основной состав ждет, когда надо нанести удар. Подобный случай описывал в своих мемуарах один подпольщик: гестаповцы захватили явку и устроили там засаду. На явке был патефон с советскими пластинками, а в сенях стояла…ну очень большая емкость с буряковым напием. В сенях же мирно лежала в углу в грубом мешке рация «Северок», присыпанная мороженым Буряком. Рацию немцы как раз не заметили: и им даже в голову не пришло, что кто-то будет хранить рацию в сенях, да еще и в мешке. Но на самогонку фашисты глаз положили. Для маскировки они стали крутить на патефоне пластинки с советскими песнями, особенно им пришлась по душе Катюша. Потом, естественно, пришлось выпить, потом еще немного, а потом гестаповцам пришла в голову гениальная идея… Если они будут петь вместе с патефоном, то партизанен поймут что тут свои и придут прямо в ловушку. Вобщем, когда партизанский разведчик подошел к дому, то из ярко освещенных окон под патефон и ядреный запах самогонки, неслись бессмертные слова Михаила Васильевича Исаковского: «Райсцвьетали яблёки и грьйюши, пойплильи тумьяны найд рекьёй…». Подпольщик тихонько проник в сени, забрал рацию и скрылся в темноте… Это я рассказываю к тому, что на складе имелось и некоторое количество старых армейских пайков Вермахта, на хлеб и шнапс, входившие в них, годы не подействовали совершенно. Так что возможность пошуметь мы встретили с редким энтузиазмом, и неофициальный гимн Фольксштурма распевали от души. Кто не знает — «Вир Альтер аффен — ист вундерваффен», означает в переводе «Мы старые обезьяны — и есть Чудо Оружие». Эту песню несчастные фолькштурмисты 1945 года напевали на мотив «Дойче зольдатен». Песенка была из коллекции Барона, который в порядке хобби, интересовался фольклором Третьего Рейха. Итак, мы и гости погрузились в джипы, один из которых для разнообразия оказался Доджем 3\4 и тронулись навстречу ожидаемому транспорту. Погоня, конечно же, не заставила себя ждать. Когда мы ликвидировали второй за три часа патруль, у нас возникли вопросы к третьему, и одного из преследующих пришлось взять в плен и по-быстрому разговорить. (Смайт и Эрика были в передней машине, и этого не видели). Выяснилось, что у оазиса мы шлепнули какого то ихнего ходжу, и теперь нам был объявлен газават.
Когда мы объяснили Смайту, что среди покаранных нами убийц его водителя был некий религиозный полевой чин, и что это теперь создает нам всем определенные трудности, то воспрянувший и никого больше (кроме Аркани) не боявшийся Сэр Смайт заявил, что мы действовали в пределах необходимой обороны. И больше того, защита чиновников Форин Офиса ее Величества и ООН является святой обязанностью любого цивилизованного человека, пусть даже он и поляк. А Эрика от себя добавила, что мы заслуживаем награды за спасение гражданки Австрийской республики. На счет поляков мы, конечно, попали. При гостях приходилось разговаривать с польским акцентом: постоянно пшекая, как сломанные сифоны с газировкой. Когда мы, наконец, встретились с транспортом, руководимым Тарасюком, и милейший старшина узнал о том, что отныне и вплоть до особого распоряжения он по национальности польский геолог, то он выдал такую не польскую матерную тираду, что даже полиглот Таракан посмотрел на него с уважением. А Борька с показным испугом сказал: «А я думал, что пан только антисемит», чем заслужил еще некоторых непереводимых идиоматических выражений. Кстати, на счет национального вопроса…