Холодный огонь
Шрифт:
— Спрашивайте, спрашивайте.
Холли углубилась в свои записи, и Джим с надеждой подумал, что она будет не слишком агрессивной. Он чувствовал, что Друга очень легко вывести из равновесия.
— Почему ты выбрал для своих целей Джима?
— Это было удобно.
— Потому что он жил на ферме?
— Да.
— Ты когда-нибудь обращался к другим людям, кроме Джима?
— Нет.
— Ни разу за десять тысяч лет?
— Пытаешься поймать меня на слове? Думаешь, тебе это удастся? Все еще не веришь, что я говорю правду?
Холли взглянула на Джима,
Он спросил себя, умеет ли существо читать его мысли или даже проникать в мозг и вводить свою программу. Скорее всего нет. Если бы пришелец знал, что они все еще считают его сумасшедшим, спокойной беседе давно бы пришел конец.
— Извини, — сказала Холли. — У меня и в мыслях не было ловить тебя на слове. Просто мы хотим узнать о тебе побольше. Все это так удивительно! Если наши вопросы покажутся тебе обидными, пойми, пожалуйста, что это без злого умысла, по незнанию.
Друг ничего не ответил.
Промежутки между вспышками стали помедленнее, и, хотя Джим понимал: действия инопланетного существа не могут укладываться в обычные рамки человеческого поведения, ему показалось, что настроение пришельца изменилось и в красочном движении пятен света кроется настоящее самодовольство. Похоже, Друг переваривает слова Холли, решая, поверить или не поверить в их искренность.
Наконец они услышали его заметно подобревший голос:
— Задавайте ваши вопросы.
Холли заглянула в блокнот и спросила:
— Ты когда-нибудь освободишь Джима от этой работы?
— Он хочет, чтобы его освободили?
Холли испытующе посмотрела на Джима.
— Нет, если я действительно делаю добро, — сказал Джим и удивился собственному ответу, вспомнив испытания, через которые ему пришлось пройти за последние месяцы.
— Конечно, добро. Как ты можешь в этом сомневаться? Однако неважно, веришь ты в мои добрые намерения или нет, я никогда тебя не отпущу.
Зловещий тон Друга внес новую сумятицу в сердце Джима, который только что с облегчением узнал, что не спасает будущих воров и убийц.
— Но зачем тебе… — начала Холли.
— Есть еще одна причина, почему я выбрал Джима Айренхарта для этой работы.
— Какая? — быстро спросил Джим.
— Ты искал ее.
— Я?
— Тебе была нужна цель.
Джим понял. Страх перед Другом не уменьшился, но желание пришельца помочь ему тронуло до глубины души.
Придать смысл его пустой сломанной жизни — значило то же самое, что спасти Билли Дженкинса или Сузи Явольски, хотя они были избавлены от смерти мгновенной, а ему угрожало медленное и мучительное угасание души. Слова Друга говорили о том, что странному существу знакомо чувство сострадания, а Джим заслужил сочувствие, когда после самоубийства Ларри Какониса впал в тяжелую непроходящую депрессию. Даже если заверения пришельца — сплошная ложь, у него на глаза навернулись слезы благодарности.
— Почему ты ждал десять тысяч лет, чтобы выбрать кого-нибудь
— Нужно было изучить ситуацию, собрать информацию, проанализировать и только потом решить, насколько оправдано вмешательство.
— И для этого тебе понадобилось десять тысяч лет? Но зачем? Вся наша письменная история столько не насчитывает!
В ответ — молчание.
Холли повторила вопрос.
Последовала долгая пауза, и наконец Друг сказал:
— Я ухожу.
Затем, видимо, опасаясь, что проявление сочувствия может быть расценено как слабость, голос внушительно добавил:
— Попытаетесь уйти — умрете.
— Когда ты вернешься?
— Не спите.
— Уже два часа ночи!
— Сны — двери.
— Черт возьми! Что же, нам вообще не спать? — взорвалась Холли. Свечение в стенах погасло.
Друг ушел.
Где-то смеются. Слушают музыку. Танцуют. Любят.
Круглая комнатка на чердаке мельницы, некогда использовавшаяся под склад, была до потолка заполнена дурными предчувствиями и ожиданиями беды.
Холли ненавидела свою вынужденную беспомощность. Как бы ни складывалась жизнь, она всегда была человеком действия. Если не нравилась работа — бросала и искала новую. Если человек переставал ее интересовать — без колебаний шла на разрыв. Она привыкла убегать от проблем: закрывала глаза на коррупцию в журналистике — трудно быть кристально честной, когда все вокруг продается и покупается, старалась не думать об ответственности за судьбу близких, меняла города, работу, знакомых… Но, по крайней мере, бегство от проблем — тоже способ действия, а теперь ее лишили последней надежды.
Все-таки в знакомстве с Другом есть свои плюсы: крути не крути, а от этой проблемы он убежать не позволит.
Спустя некоторое время они с Джимом занялись обсуждением недавнего визита и стали просматривать оставшиеся вопросы, внося в них изменения и дополнения. Заключительная часть беседы с Другом дала пищу для серьезных размышлений, хотя о конкретных результатах говорить не приходилось — оба они знали, что на слова Друга нельзя полностью положиться.
В четвертом часу не осталось сил ни стоять, ни сидеть. Они сдвинули спальные мешки и, вытянувшись бок о бок, уставились на купол потолка.
Лампу, чтобы не заснуть, установили на самую сильную яркость. Дожидаясь возвращения Друга, они лежали, держась за руки, и негромко обменивались ничего не значащими фразами — говорили о чем угодно, лишь бы не молчать. Трудно задремать посреди разговора: собеседник сразу заметит отсутствие ответа и ощутит, как слабеет ладонь засыпающего.
Холли думала, что бессонная ночь для нее — пара пустяков. В студенческие годы, готовясь к экзамену, она легко выдерживала до полутора суток, а в начале карьеры, когда журналистика еще что-то для нее значила, не раз просиживала всю ночь напролет, роясь в книгах, прослушивая магнитофонные записи или подыскивая нужное слово для заголовка статьи. В последнее время у нее случались приступы бессонницы.